О детстве героя этого исследования известно немного, более того – точно не известен даже год рождения: разные источники называют 1896-й, 1898-й, 1900-й и даже 1903-й (что довольно сомнительно – мало кто решится поручить убийство после мощной военной державы 15-летнему мальчишке). Помимо этого, путаница даже с местом рождения – сам он указывал в документах местечко Сосница Черниговской губернии, но ему усиленно приписывают Одессу (с большим упорством в одесситы записывают разве что Сиднея Рейли – видимо кто-то хочет жить там на перекрестке улиц Рейли и Блюмкина), что можно объяснить лишь немалым «одесским лобби» в так называемой «элите» того, что принято называть «российской интеллигенцией». Он родился в семье мелкого коммерческого служащего Герша Блюмкина и при рождении был назван Симха-Янкель. Жили бедно, а когда глава семьи умер от сердечного приступа, в доме и вовсе началась беспросветная нищета. В 8 лет мать отдала Симху-Янкеля в начальное духовное училище (обучение оплачивала религиозная община), где кроме Торы, Талмуда, иврита и истории преподавали русский язык, арифметику, географию, пение и рисование.

Окончив училище, Яков поступил на службу учеником в электротехническую мастерскую Ингера. Он получал по 20-30 копеек в день, монтируя электропроводку в частных домах и конторах, а в ночное время подрабатывает в Ришельевском трамвайном парке. И так вплоть до 1917-го. Знавшие Блюмкина в те годы вспоминают, что уже тогда с Яковом числилось много сомнительных историй – например, его обвиняли в изготовлении поддельных документов на право отсрочки от службы в армии во время Первой мировой войны.

В 1914 г. Блюмкин познакомился с эсером «товарищем Гамбургом» (он же Горожанин, он же Валерий Михайлович Кудельский; впоследствии он стал большевиком и возглавил секретно-оперативный отдел ГПУ Украины) и вместе они организовали нелегальный студенческий эсеровский кружок. Одновременно Блюмкин писал стихи, которые иногда печатали журнал «Колосья» и один раз даже «Одесский листок» - наиболее солидное издание города. Этот зуд несостоявшегося поэта и привел к тому, что, получив немного власти, Блюмкин усиленно искал общества наиболее известных поэтов своего времени, что, возможно, и стоило жизни Есенину.

Он участвовал в Февральской революции как агитатор первого одесского Совета рабочих депутатов, выступая на различных предприятиях, призывая присоединиться к революции и послать депутатов в Совет. Потом он был вынужден переехать в Харьков, где тоже стал эсеровским агитатором. После Октябрьской революции Блюмкин вернулся в Одессу (ни один из имевшихся в моём распоряжении источников не мог объяснить причины этих переездов) и в январе 1918 г. записался добровольцем в матросский «Железный отряд» при штабе 6-й армии Румынского фронта, а затем участвовал в боях с войсками Центральной рады. В марте 1918 г. его отряд влился в состав 3-й советской Украинской армии, а самого Блюмкина ввели в Военный совет армии в качестве комиссара, чуть позже назначают помощником начальника штаба, а в апреле он уже стал начальником штаба (хотя никакими необходимыми для этого качествами вроде бы не обладал). И тут снова произошла сомнительная история: Якову Григорьевичу поручили заняться экспроприацией денег в государственном банке и удалось захватить четыре миллиона рублей. Блюмкин предложил командующему армией взятку в 10.000 рублей, себе запросил такую же сумму, а остальные деньги готов был передать лично на нужды партии. В итоге 3,5 миллиона рублей он возвратил под угрозой ареста, но куда исчезли ещё полмиллиона, выяснить так и не удалось.

Однако, армия была расформирована, а сам Блюмкин оказался в Москве, где поступил в распоряжение ЦК партии левых эсеров. За все свои прежние заслуги он был направлен на работу в ВЧК, где ему было поручено организовать отделение по борьбе с международным шпионажем.

По природе довольно болтливый, Блюмкин любил рассказывать о своей работе друзьям и просто первым встречным. Работа в ВЧК сделала его еще более тщеславным. В разговорах со знакомыми он выдавал себя за человека, наделенного полномочиями решать – жить человеку или умереть, а своим новым московским приятелям Сергею Есенину и Осипу Мандельштаму не раз предлагал посмотреть, как в подвалах ЧК расстреливают контрреволюционеров. В итоге Дзержинскому стали докладывать, что некий Блюмкин на каждом углу разбалтывает секреты Лубянки, и тому пришлось сдать дела товарищу М. Лацису.

Убийство Мирбаха.

Во время подготовки 5-го Всероссийского съезда Советов ЦК партии левых эсеров принял решение убить германского посла графа Вильгельма Мирбаха. По их мнению, это было единственной возможностью сорвать Брестский договор, заключенный Лениным с Германией в счет платы за помощь большевикам по захвату власти в России. Решение, естественно, держалось в строжайшей тайне.

Была назначена дата, 5 июля 1918 года, и исполнители теракта – Яков Блюмкин и Николай Андреев, фотограф ВЧК, но из-за того, что не смогли вовремя подготовить взрывное устройство, «мероприятие» перенесли на 6 июля.

Используя служебное положение, Блюмкин по поручению товарищей по партии занялся сбором информации о германском посольстве, установил слежку за его работниками и завербовал нескольких из них, получив план помещений и постов внутренней охраны посольства.

Ранним утром 6 июля Блюмкин пришел в ВЧК, взял бланк удостоверения и уполномочил себя вести переговоры с германским послом. Подпись Председателя Всероссийской чрезвычайной комиссии Феликса Дзержинского он подделал так умело, что, когда ставили на бланк печать, никто ничего не заподозрил. Кроме того, он потребовал в личное распоряжение автомобиль и получил его вне очереди.

Ровно в 14.15 автомобиль «паккард» темного цвета остановился у особняка германского посольства в Денежном переулке. Выйдя из машины, Блюмкин приказал шоферу не глушить мотор. Советнику посольства он показал мандат (который незадолго до этого сам и подделал – дореволюционные навыки не пропали даром) и потребовал личной встречи с графом Мирбахом. Его провели через вестибюль в гостиную и предложили подождать.

Мирбах, наслышанный о готовящемся покушении, избегал встреч с посетителями, но, узнав, что прибыли официальные представители советской власти, решил выйти к ним. К нему присоединились советники посольства Рицлер и Мюллер. Блюмкин предъявил послу бумаги, где речь шла о шпионской деятельности якобы родственника посла – «австрийского военнопленного» Роберта Мирбаха (на самом деле, обрусевший немец Роберт Мирбах ни в германской, ни в австрийской армиях никогда не служил: он был русским подданным, до своего ареста жил в Петрограде и работал в Смольном институте по хозяйственной части и был просто однофамильцем посла кайзера). Посол ответил, что с этим родственником он никогда не встречался и ему безразлична его судьба. Тогда Андреев поинтересовался, не хочет ли граф узнать о мерах, которые собирается предпринять советское правительство. Граф кивнул, и тут Блюмкин выхватил револьвер и выстрелил. Мирбах, вскочив с кресла, бросился в зал. Блюмкин бросил вслед убегающему послу бомбу. Раздался взрыв, и Мирбах, обливаясь кровью, упал на ковер, а Якова взрывной волной отбросило на несколько метров.

Оставив на столе шляпы, мандат и портфель с запасным взрывным устройством, покушавшиеся выпрыгнули в разбитое взрывом окно. Андреев через несколько секунд уже был в машине, а вот Блюмкин приземлился крайне неудачно – вывихнул ногу и с трудом стал карабкаться через ограду. Со стороны посольства открыли стрельбу, и он был ранен, но сумел добраться до машины, и через несколько минут автомобиль с покушавшимися въехал во двор особняка Морозова в Трехсвятительском переулке, где был штаб отряда ВЧК под командованием левого эсера Попова. Там Блюмкина остригли, сбрили бороду, переодели в красноармейскую форму и проводили в лазарет. Тем временем, в 15.15 граф Мирбах умер.

Спустя полчаса после покушения о нем узнали Дзержинский, Чичерин, Троцкий и Свердлов. Ленин сразу отдал распоряжение немедленно поднять на ноги всех для поимки преступников, и вскоре Дзержинский доложил Ленину о вероятном убийце Якове Блюмкине и о том, где он прячется. Только, отметил Дзержинский, по описанию внешность его и убийцы не совпадают: юного Блюмкина оставшийся в живых Мюллер принял за тридцатипятилетнего мужчину.

27 ноября 1918 г. революционный трибунал при ВЦИКе вынес обвинительный приговор организаторам и участникам левоэсеровского мятежа, при этом наказания были назначены довольно мягкие. Яков Блюмкин был приговорен всего к трем годам тюрьмы. При этом судебное решение было оглашено заочно – обвиняемый в это время поднимал крестьянские восстания на Украине против петлюровцев. Лишь в апреле 1919 г. он пришел с повинной в Киевскую ГубЧК и в мае был амнистирован постановлением ВЦИКа. Не было удовлетворено и требование Берлина о выдаче убийцы.

Столь благосклонный поворот судьбы авторы книги «КГБ: приказано ликвидировать. Спецоперации советских спецслужб. 1918-1941» А. Колпакиди и Д. Прохоров объясняют тем, что убийство Мирбаха была не просто левоэсеровской акцией, а первой спецоперацией советских органов госбезопасности. Решение о физическом устранении германского посла было принято ЦК ПЛСР, однако при этом назначенный его исполнителем Яков Блюмкин был начальником контрразведывательного отделения ВЧК. И хотя на следствии председатель ВЧК Дзержинский заявил, что за несколько дней до покушения отстранил Блюмкина от дел, подтверждающие это документы в архивах ФСБ отсутствуют, о чем свидетельствует бывший начальник Управления программ содействия ФСБ России генерал-лейтенант Александр Зданович. Но в нашей стране безоговорочная вера заявлениям ФСБ уже давно считается дурным тоном, а так как нынешние чекисты никакими достижениями похвастать не могут, а хвастаться хочется, вот и вынуждены «соловьи ФСБ» приписывать своей организации чуть ли не все громкие дела между революцией и Великой Отечественной войной – вроде убийства Чжан Цзо-лина, в котором уже давно признались японцы (точно также как малыш, которому ещё похвалиться нечем, а отличаться от сверстников уже хочется, хвастается умением отца: «А вот мой папа…»). Поэтому эту версию о «следе ВЧК» можно отвергнуть как несостоятельную: какую пользу получали большевики от убийства посла? А так ко всем своим проблемам летом 1918 года большевикам для полного счастья не хватало только войны с Германией! На мой взгляд, гораздо ближе к истине другой посол Германии в СССР Герберт фон Дирксен (1929-1933), на которого также было совершено покушение и который потом вспоминал: «Когда один из моих предшественников граф Мирбах был убит в 1918 году, сей акт был совершен отнюдь не твердокаменным большевиком, а ненавидевшим представителя реакционной милитаристской Германии, но злейшим врагом большевистского правительства, социал-революционером, чьей целью было свержение советского строя, поскольку он рассчитывал, что на убийство своего представителя германское правительство отреагирует объявлением войны Москве».

В это время Блюмкин вел привычный для себя образ жизни – сотрудничал с ВЧК, готовил покушения на генералов Белой армии, общался с поэтами-имажинистами. Поэтесса Ирина Одоевцева вспоминала позже, как после одного из выступлений к Николаю Гумилеву подошел молодой человек в кожаной куртке, с наганом, кокаинно-бандитской наружности и сказал, что любит его стихи. Поначалу Гумилев был равнодушен, но когда почитатель сказал, что он «Блюмкин, убийца Мирбаха», то поэт крайне обрадовался новому знакомству.

В Персии

В июне 1920 года Блюмкина (под именем Якуб-Заде) направили в Северную Персию в распоряжение советского ставленника Мирза Кучук-хана (который до этого был одним из региональных «полевых командиров»). Надо сказать, компания там подобралась довольно интересная – Фёдор Раскольников с супругой Ларисой Рейснер (прототипом комиссара из «Оптимистической трагедии»), Сергей Есенин (иначе откуда бы у него появились стихи «В Персии такие точно куры, как у нас в соломенной Рязани» и про менялу «что дает за два тумана по рублю»). Я долго выяснял, какая же организация – РККА или ВЧК – направила туда Блюмкина, и в итоге узнал: народный комиссариат иностранных дел. Однако каждодневные донесения о местной обстановке нагоняли на него скуку. Блюмкин разработал переворота, сам принимает в нем участие в ночь на 31 июля. Правительство Кучук-хана низложено, к власти пришел Эхсанулла-хан, а Блюмкину предложили высокий военный пост в его правительстве. Всё это он проделал за четыре месяца! Москва поощрила инициативного и удачливого сотрудника, наградив боевым орденом и зачислением в Академию Генерального штаба РККА.

В сентябре 1920 г. Яков Блюмкин по направлению Наркоминдела был зачислен на Восточное отделение Академии Генерального штаба РККА, которое готовило кадры для армейской службы на восточных окраинах Советской России и для военно-дипломатической работы (здесь стоит отметить, что в то время не было конкуренции между военной и политическими разведками и люди легко переходили из одной структуры в другую). Её слушатели изучали основы стратегии, тактику родов войск, службу Генштаба, военную географию, строительство Красной Армии, военную психологию и шесть социально-экономических дисциплин – философские и социологические основы марксизма, основы внешней политики, социальную психологию, конституцию РСФСР, теорию социализма, железнодорожное строительство. На Восточном факультете (а Блюмкин специализировался по Персии) дополнительно изучались персидский, арабский, турецкий, китайский, японский и другие языки. Условия учебы были очень тяжелыми – занятия продолжались с 9 до 22 часов с часовыми перерывами на обед и ужин, кормили скудно, а в учебных помещениях было очень холодно. Блюмкин получил там хорошую подготовку, но закончить занятия не смог - весной 1921 г. из академии начали откомандировывать слушателей для участия в боевых действиях в охваченных бандитизмом районах. Его направили в 27-ю Омскую дивизию, усмирявшую крестьянские восстания в Нижнем Поволжье. Там он был назначен начальником штаба 79-й бригады, а затем стал временно исполняющим обязанности командира бригады. В составе этой дивизии Блюмкин участвовал в ликвидации восстания Антонова в Тамбовской губернии и Еланьского восстания. Осенью 1921 г. его направили в Сибирь, где назначили командиром 61-й бригады 21-й Пермской дивизии, которая участвовала в боях против войск барона Унгерна фон Штернберга во Внешней Монголии.

После этого Блюмкин возвратился в Москву для продолжения учебы в Военной академии. Но окончить академию ему так и не удалось – в 1922 г. его снова отозвали и направили в секретариат наркома по военным делам Л.Д. Троцкого, и год и 4 месяца Блюмкин состоял при нем для выполнения особых поручений.

В те годы он был одним из самых знаменитых людей Советской России. Большая советская энциклопедия (главный редактор О. Ю. Шмидт) уделила ему более тридцати строк. Он был знаком с А. Мариенгофом, ему посвящали стихи Сергей Есенин, Николай Гумилев, Вадим Шершеневич, а Валентин Катаев в повести «Уже написан Вертер» наделил своего героя, Наума Бесстрашного, его чертами и портретным сходством. Сергей Есенин, видимо, из-за близкого знакомства с Блюмкиным (тем более что оба участвовали в попытке создать советскую республику в Северной Персии) писал, что сам «не расстреливал несчастных по темницам».

Всё это продолжалось до осени 1923 г., когда Дзержинский предложил ему перейти на службу в Иностранный отдел (ИНО) ОГПУ.

Лама из ОГПУ

Задания Блюмкина в ИНО ОГПУ были довольно странными даже для этой специфической организации. В конце лета 1925 г. в Афганистан и Синцзян должна была отправиться экспедиция известного в определенных кругах ученого-мистика (бывало в то время и такое сочетание) Александра Барченко, комиссаром которой и был назначен Блюмкин. Как опытный разведчик с соответствующей подготовкой Блюмкин должен был провести рекогносцировку местности, оценить положение на Карокорумском перевале, состояние ведущих к границам СССР дорог и степень концентрации британских войск в регионе. К концу июля 1925 г. приготовления были завершены, но из-за склоки между Наркоминелом и ОГПУ, а также из-за трений в руководстве самого ОГПУ она была отменена.

Но Блюмкин всё же отправился в этот регион – он под видом паломника-исмаилита проник в Афганистан, а оттуда в Британскую Индию. Там он сменил легенду, став монгольским ламой, и в этом виде 17 сентября прибыл в Лекх – столицу княжества Ладакх – где встретился с экспедицией Николая Рериха. Дальше он не находился постоянно с экспедицией, а внезапно появлялся, давал Рериху советы, указания и место следующей встречи и также неожиданно исчезал, выполняя свое главное задание, а Рерих простодушно записывал в дневник: «Приходит монгольский лама и с ним новая волна вестей. В Лхасе ждут наш приезд. В монастырях толкуют о пророчествах. Отличный лама, уже побывал от Урги до Цейлона. Как глубоко проникающая эта организация лам!... Оказывается, наш лама говорит по-русски и знает многих наших друзей… Нет в ламе ни чуточки ханжества, и для защиты основ веры он готов и оружие взять. Шепнет: «Не говорите этому человеку – все разболтает», или: «А теперь я лучше уйду». И ничего лишнего не чувствуется за его побуждениями. И как легок он на передвижение!».

Пройдя с экспедицией в Западный Китай, Блюмкин вернулся в Москву в июне 1926 г. и вместе в руководителями ОГПУ и самим Рерихом начал готовить ни много, ни мало как переворот в Тибете, чтобы заменить несговорчивого далай-ламу на более подходящего.

В декабре 1926 г. по заданию Москвы Блюмкин выехал в Китай к генералу Фэн Юй-сяну в качестве военного советника. Блюмкин помог китайским товарищам наладить работу разведки и контрразведки, а затем вновь вернулся в Улан-Батор. В Монголии Блюмкин фактически руководил советской миссией, во всяком случае, оказывал решающее влияние на ее деятельность, и довольно скоро вступил в конфронтацию с советскими специалистами. Беда Блюмкина была в том, что он считал себя крупным военным и политическим деятелем. Против него назрел заговор, и тогда он пишет заявление... о выходе из ВКП(б). Риск был колоссальный, но в тот же день из Москвы пришел ответ: ОГПУ потребовало аннулировать заявление, что Блюмкин тут же исполнил и, получив очередной кредит доверия, стал полноправным хозяином советской миссии. А потому позволил себе расслабиться. На банкете, который устроил ЦК МНРП по случаю нового 1927 года, он очень много выпил и устроил пьяный дебош. Монгольские руководители были шокированы, но Москва закрыла глаза и на эту шалость своего любимца. Не было применено к Блюмкину санкций и когда он начал заниматься коммерцией, заводя неразборчиво связи с частными торговцами. Делал заказы на покупку в Китае всевозможных вещей, брал большие суммы в долг, охотно брал подарки. Но не забывал он и о служебных обязанностях – например, именно через Ургу в марте 1927 г. шла следующая экспедиция Рериха в Тибет.

В июле 1927 года Блюмкину предложили выехать в Сомбейс на подавление вспыхнувшего там восстания. Он потребовал наделить его мандатом, дающим право расстреливать мятежников на месте. Монгольское правительство отказалось, и ему пришлось возвращаться в Москву.

Поручавшиеся Блюмкину задания были, как мы видим, многочисленны и разнообразны, так что потом о нем стали появляться легенды (как и об Отто Скорцени) как о мастере на все руки, стоявшим за каждой операцией своего времени. Например, в статье «Достать» и уничтожить» («Солдат удачи», 2001, № 12) С. Борисов приписывает ему организацию неудачного покушения в Париже на бежавшего за границу секретаря Сталина Бориса Бажанова. Но Бажанов появился в Париже в начале сентября 1928 г. (а ведь ещё было нужно время на его поиски и разработку операции), когда, как будет сказано в следующей главе, Блюмкин готовился к выполнению сложного задания в Турции и просто не мог быть сразу на разных концах Европы. Таким образом, руководство Блюмкина именно этим покушением весьма сомнительно.

Стамбульский финал

Следующим (и, как оказалось – последним) заданием Блюмкина была организация резидентуры на Ближнем Востоке. Он решил для прикрытия создать коммерческое предприятие. Прозондировав рынок, останавливается на торговом обществе по продаже еврейских антикварных книг (видимо, сказалось начальное образование). Руководство ОГПУ одобрило план создания резидентуры (тем более, что это могло быть дополнительным источником пополнения валютного фонда страны), и в СССР развернулась работа по собиранию еврейских книг и старинных манускриптов из музеев и синагог. При этом Блюмкин выговорил себе право лично, без экспертов, проводить оценку книг (а ведь на этом можно было хорошо погреть руки – объявить редкую рукопись малоценной, а затем продать за настоящую стоимость, отдав в казну лишь номинальную. Вообще же, подробное изучение биографий разведчиков тех лет наводит на мысль, что они были репрессированы не за сомнения в правильности курса партии, а за слишком вольное манипулирование средствами, которые им выделялись за счет живущего в коммуналках народа).

24 сентября 1928 года из Одессы в Стамбул выехал Блюмкин под видом персидского купца Якуб Султана. Там он обратился в персидское консульство с просьбой сменить фамилию на Султан-заде, получил в результате настоящие персидские документы, ещё больше укрепившие легенду. А вскоре в Москву стала поступать ценная информация. Кроме того, он сумел спровоцировать столкновение арабов с еврейскими переселенцами в Британской Палестине. Преуспел Блюмкин и как коммерсант.

Если бы он ограничился лишь своими прямыми служебными обязанностями, то мог бы прожить и дольше, но в 1929 г. в Стамбул прибыл высланный из Советского союза Троцкий. 16 апреля 1929 г. Блюмкин встретился со своим бывшим руководителем. Их встреча продолжалась четыре часа, а перед отъездом Блюмкина в СССР сын и помощник Троцкого Лев Седов передал ему две книги, где между строк симпатическими чернилами Троцкий написал письмо своим сторонникам в СССР.

Проблемы Блюмкина начались еще на советском пароходе, который вез его в СССР. Подвыпив с моряками, он по старой привычке начал болтать о своей исключительности, щедро мешая правду с вымыслом – рассказывал о том, как возит в Сирию оружие на подводной лодке, что сам Троцкий с ним советуется и критикует политику СССР на КВЖД. После окончания рейса слышавший всё это член экипажа написал подробный донос, который вскоре был подшит в личное дело Блюмкина.

10 октября Блюмкин встретился с Карлом Радеком, которому под большим секретом сообщил о беседе с Троцким. На следующий день Радек сказал Блюмкину, что посоветовался с Преображенским и Смилгой, и все они решили, что ему лучше сообщить обо всем в ЦК Коминтерна. Блюмкин был ошарашен – теперь о его тайной встрече знали уже трое! Он стал думать, что делать дальше: чистосердечное признание – дело хорошее, но в итоге всё может плохо закончиться…

12 октября он встретился с сотрудницей ИНО Лизой Горской и поделился с ней своими проблемами. Она в итоге решила, что пока дело дойдет до Коминтерна, обо всем должен узнать её начальник М. Трилиссер и донесла.

Но Блюмкин медлил с явкой с повинной и обдумывал варианты: явиться – не явиться? Скрыться или покончить с собой? Для последнего варианта он пришел к своему хорошему знакомому-врачу и попросил яд, так как не мог застрелиться из револьвера, из которого убил «много контры», но врач отказал.

В итоге Блюмкин решил бежать. Он упаковал чемодан и отправил его к Казанскому вокзалу, а сам пришел к художнику Фальку, где рассказал ему, его жене и её подруге (о конспирации он уже не думал) что его преследует ОГПУ и попросил разменять ему доллары (в то время советским гражданам было запрещено иметь валюту, но для той прослойки закон был не писан), достать ему расписание поездов и какие-нибудь документы (следует отметить, что профессиональный разведчик легко взвалил столь нелегкую и крайне ответственную задачу на художника и двух женщин). Ему обменяли 100 долларов на 200 рублей, но достать документы отказались.

Уже на следующий день начальник Секретного отдела ОГПУ Якова Агранов получил заявление обо всем происшедшем на квартире Фалька, к которому были приложены полученные от Блюмкина 100 долларов. (А ещё говорят о взаимовыручке евреев! Ведь закладывали друг друга как миленькие!)

В итоге Блюмкин был арестован на Казанском вокзале. Допрашивал его сам Агранов. Допрос длился 6 дней и показания Блюмкина заняли 29 машинописных страниц.

3 ноября 1929 года дело Блюмкина было рассмотрено на заседании судебной коллегии ОГПУ. Он обвинялся по статьям 58-10 и 58-4 УК РСФСР. Коллегия постановила расстрелять Якова Блюмкина «за повторную измену делу пролетарской революции и Советской власти, за измену революционной чекистской армии». В тот же день приговор был приведен в исполнение.

Примечательно, что в 1990 г. в верхах КГБ обсуждался вопрос о присвоении Якову Григорьевичу Блюмкину звания Героя Советского Союза.

Можно долго фантазировать на тему, чего добился бы Блюмкин, доживи он до испанской, а тем более – Великой Отечественной войны. Мы же попытаемся ответить на вопрос «почему он погиб так рано»? Видимо, всё же потому, что никак не мог отвыкнуть от мало управляемой вольницы тайных операций первых лет советской власти и потому пошел за тем, кто, во-первых, прочно ассоциировался у него с тем временем, а во-вторых, обещал возврат к ним. Причем делал это настолько открыто, что не дожил даже до настоящей чистки разведки.

А лет через 70 судьбу Блюмкина в какой то мере разделили и отечественные олигархи – одни приняли наведение порядка в стране и остались при своем, другие же никак не могли отвыкнуть от вседозволенности начала девяностых, о чем в итоге и пожалели.

Список источников и литературы:

1. Дирксен, Г фон. Москва, Токио, Лондон. Двадцать лет германской внешней политики – М., «ОЛМА-ПРЕСС», 2001.