Репрессии 30-х годов 20-го века в Красной Армии затронули десятки тысяч людей. Вне всякого сомнения, они оказали сильное влияние и на советское общество и на ход Великой Отечественной войны. Сами по себе репрессии являются чрезвычайно сильным методом воздействия и поэтому вопрос, почему к такому методу воздействия прибегли не может не вызывать интереса.

При выявлении причин репрессий в СССР постоянно следует иметь в виду, что Гражданская война закончилась всего за 17 лет до наиболее массового по своим итогам года репрессий в СССР. В ходе Гражданской войны обе стороны вели борьбу на уничтожения, практически ничем не ограничивая себя в отношении противника. Точки зрения сторон были абсолютно непримиримы. После окончания Гражданской войны многие сторонники проигравшей стороны не только остались в стране, но и перешли на службу в победившую армию. Естественно, что у победителей всегда оставался вопрос, насколько искренним было такое решение проигравшего врага. Накануне новой большой войны этот вопрос должен был быть разрешен раз и навсегда. Тем более, что принятие очередной советской конституции совершенно точно подвело итог тому сроку, в течение которого сомневавшиеся в советской власти должны были определиться. Ограничения в правах советских граждан по происхождению по этой конституции упразднялись. Следует отметить, что результаты репрессий показывают, что они обрушились далеко не на всех бывших противников советской власти и далеко не только на них. Иначе невозможно было бы объяснить, почему бывший колчаковский офицер Говоров Л.А. закончил Великую Отечественную войну Маршалом Советского Союза, а никогда не колебавшийся в своем выборе в пользу советской власти Якир И. был расстрелян этой самой советской властью. Следует также отметить, что одной из причин той жестокости, с которой проводились репрессии, было также недавнее окончание Гражданской войны. Лишение противника жизни в ее ходе было вполне тривиальным ходом и даже необходимым в большинстве случаев. Учитывая, что и те кто репрессировал и те кого репрессировали (а зачастую это сочеталось в одном человеке) в подавляющей массе прошли через годы Гражданской войны, остается только приветствовать тот факт, что расстрел в вооруженных силах оказался не только не единственным, но даже и не самым распространенным способом репрессий.

Не менее важная причина кроется в политической борьбе внутри советской элиты этой эпохи. Практически никем из исследователей не отрицается факт противостояния в вооруженных силах нескольких группировок военнослужащих. Дискутируется, как правило, то, какие формы оно, это противостояние, принимало. Грубо выражаясь, был ли заговор. Как было уже отмечено ранее, правящая советская верхушка не нуждалась в каких-либо специальных оправданиях для применения к своим политическим противникам высшей меры социальной защиты. Специально сочинять заговор военных (и не только их) не было никаких резонов. Более того, последующая история СССР наглядно продемонстрировала, что именно заговор с привлечением силовых структур был одним из инструментов борьбы за власть. Достаточно вспомнить события 1953 г. (и не имеет значения, имел ли место заговор Берия или заговор против Берия, важно, что заговор был). Но вне зависимости от наличия заговора как такового, решение проблемы оппозиции правящей элите внутри армии должно было быть принято. Особенно учитывая тот факт, что перспектива новой европейской, а как следствие и мировой войны уже не могла к тому моменту вызывать сомнений. Репрессии стали в этой ситуации неизбежным следствием проверки на лояльность личного состава вооруженных сил. Можно отметить, что не всегда репрессии были персонально верными, и не во всех случаях удалось выявить противников правящей группировки коммунистической партии. Однако непреложным является тот факт, что в высшем эшелоне Красной Армии в ходе тяжелейшей Великой Отечественной войны, исход которой зачастую было весьма сложно предугадать, случаев перехода на сторону противника или даже просто пленения военнослужащих в звании от генерал-полковника и выше не было.

Однако двумя этими причинами комплекс проблем, породивший волну репрессий в 30-х годах прошлого века, не исчерпывается. Необходимо отметить, что СССР в этот период переживал сильнейший кризис управляемости. Изучая документы того времени нельзя не отметить, что не исполнение должностных инструкций, требований устава, норм безопасности и просто приказов являлось общим местом, как в стране вообще, так и в вооруженных силах частности. Достаточно вспомнить, что для того, чтобы покончить с опозданиями работников на рабочие места пришлось не много не мало применять к опоздавшим заключение в концентрационный лагерь на 5 лет. И даже такая драконовская мера не возымела действия сразу. Зададимся простым вопросом, какие же меры нужно было принимать в военной сфере, где цена безответственности – не только жизни людей, но и судьба государства. Воспроизводство системы безответственности не могло не вызвать со стороны тогдашнего руководства страны самых жестких карательных мер, тем более жестоких, чем выше стояло лицо, виновное в неисполнении взятых на себя обязанностей и обязательств. Ответственность за свои слова и дела прививалась командному составу Красной Армии с кровью. Можно открыть любое уголовное дело тех времен и обнаружить, целый букет должностных преступлений. От оставления противнику сверхсекретных документов до неумения организовать элементарную рутинную работу подчиненных. К сожалению, следует отметить, что репрессии исключительно по причинам профессиональной непригодности и безответственности затронули вооруженные силы довольно поздно в 1939-40 гг., и с этой проблемой пришлось долго еще бороться в годы Великой Отечественной войны. С позиций сегодняшнего дня можно сказать, что именно эта причина должна была быть главнейшей при проведении чистки армии, а не социальное происхождение.

Еще одна из причин начала массовых репрессий в СССР вообще и в вооруженных силах в частности видится в принципах строительства самих вооруженных сил. Надо признать, что за 17 лет прошедших с окончания Гражданской войны сильно изменились и сами вооруженные силы и методы и способы ведения вооруженной борьбы. Дискуссия, возникшая на рубеже 20-х и 30-х годов о направлении строительства советских вооруженных сил, закончилась победой той точки зрения, что советская армия должна строиться исходя из того, что к моменту войны – это будет современная технически и научно организованная вооруженная сила. Но подобный подход требовал, прежде всего, от командного состава постоянного самосовершенствования, постоянного овладения все новыми и новыми знаниями и навыками. Для лиц, занимающих высшие руководящие посты выполнение подобных требований практически невозможно. Людей имеющих внутреннюю мотивацию для постоянного саморазвития, несмотря на практически достигнутый потолок служебного продвижения крайне мало. В большинстве стран мира эта проблема решается отставкой заслуженных военачальников и продвижением на их место новых, имеющих более свежий войсковой опыт и здоровые карьерные амбиции. Однако, в предвоенный период развития Красной Армии такое оказалось невозможным. Невозможным, прежде всего, потому, что подавляющее большинство высших военных руководителей были достаточно молоды (не многим старше, а зачастую даже моложе, чем представители следующего командного эшелона, претендовавшего на выдвижение). Не удивительно, что результаты войны в Испании подтолкнули советское партийное руководство к неутешительным выводам о том, что, несмотря на поддержку на словах выбранного пути развития вооруженных сил, на деле Красная Армия продемонстрировала наметившееся отставание от передовых армий Европы и, прежде всего, германской. И отставание не только и не столько в качестве принятых на вооружение образцов военной техники (хотя состояние артиллерии, авиации, да и явное превосходство противотанковой артиллерии франкистов над советскими танками с противопульной броней, не могли не вызвать разочарования в советском политическом руководстве). Самым прискорбным фактом было то, что передовые тактические, оперативные приемы, на овладение которыми многократно указывалось, так и не были освоены в войсках. Причем на фоне того, что вероятный противник ими уже овладел. В этой ситуации стал вопрос, что делать с заслуженными, пользующимися авторитетом и влиянием военачальниками, которые занимают высшие посты, но не достигают на них требуемых результатов. Чувствуя себя при этом абсолютно уверенно и непоколебимо. Нельзя признать найденное советским политическим руководством решение ни гуманным, ни экономным. Однако стоит задаться вопросом, как бы чувствовал себя маршал или командарм в 50-55 лет, уволенный из рядов вооруженных сил в запас или отставку и замененный ровесником или лицом не намного старше его. Как смог бы пережить такой военачальник потерю власти и положения, необходимость начать жизнь с новой страницы. Расчистка вакансий для продвижения более перспективных военачальников, несомненно, стала одной из причин массовых репрессий высшего командного состава Красной Армии.

В завершении следует отметить, что данный перечень причин не претендует на исчерпывающую полноту. Тем не менее, основные причины, породившие такое явление, как массовые репрессии в советских вооруженных силах, сводятся к четырем перечисленным здесь основаниям.

Массовым репрессиям в советских вооруженных силах в период, предшествовавший Великой Отечественной войне, посвящено множество публикаций и исследований. Нет недостатка в оценках этого явления и его последствий для дальнейшей истории нашей армии и нашей страны. Тем не менее весь спектр причин и следствий этого явления так и не получил удовлетворительного объяснения. В частности, остается совершенно не выясненным, по каким принципам функционировал карательный аппарат в армии – особые отделы НКВД. Почему в рамках действовавшей системы принимались по схожим случаям прямо противоположные решения. Какой логикой руководствовались лица, осуществлявшие массовые репрессии. Попытаемся дать ответ на некоторые из этих вопросов.

Прежде всего, остановимся на том, что мы подразумеваем под массовыми репрессиями. Как правило, исследователи по причинам, которые мы не будем глубоко анализировать, уклоняются от точного определения этого понятия. Под репрессиями, в отношении вооруженных сил, подразумевают и увольнение из армии, и арест, и применение высшей меры социальной защиты (расстрел). В дальнейшем мы будем подразумевать под репрессиями именно арест, причем арест военнослужащих. Конечно, в ряде случаев и довольно часто арест человека производился после увольнения его из рядов РККА. И можно сказать, что таким образом мы снижаем последствия репрессий. Однако, огульное зачисление уволенных из рядов вооруженных сил в жертвы репрессий, совершенно неоправданно завышает размеры репрессий в армии. Теперь остановимся на том, что следует считать массовостью. Очень свободно оперируя этим понятием, современные исследователи позволяют себе совершенно произвольно нарезать временные интервалы для определения массовых репрессий. В то время как следует отметить, что аресты военнослужащих вообще и комсостава в частности явление вполне заурядное. Сама корпорация военнослужащих, достаточно многочисленна, и говоря о массовости, надо очень корректно подходить к этому определению.

В 1934 г. в советских вооруженных силах числилось 1033570 человек, в 1937 г. – 1645983 человека, в 1939 г. – 1931962 человека. Соответственно, по данным исследователя Мозохина О.Б. в 1934 г. было арестовано 1868 военнослужащих, в 1937 г. – 14339, в 1939 г. – 2418 военнослужащих. Это составляет 0,18% в 1934 г., 0,87% в 1937 г., 0,12% в 1939 г. В связи с приведенными цифрами можно говорить о массовых репрессиях против военнослужащих в период 1937-1938 гг. Крайне интересно сравнить, как это выглядит на фоне репрессий против представителей других профессий. В частности сотрудников НКВД. В 1934 г. было арестовано 1418 сотрудников НКВД, в 1937 г. – 3837, в 1939 г. – 1546. И это притом, что численность НКВД вместе с милицией не превышала 600 тысяч человек в рассматриваемый период. Интересно сравнить эти цифры и с общим количеством арестованных в эти годы в стране. Соотнеся их количество с численностью трудоспособного взрослого населения. Арестованные составят для 1934 г. – 0,2% населения, для 1937 г. – 0,94%, для 1939 г. – 0,04%. При чем следует отметить, что реально основными жертвами репрессий были все-таки мужчины и поэтому данный ряд цифр занижен. Но даже в сравнении с ним можно увидеть, что армия находилась в более защищенном положении, нежели остальная часть населения страны.

Можно сделать вывод о том, что репрессии, обрушившиеся на советские вооруженные силы в 1937-38 гг. были частью общих репрессий, проводившихся высшим политическим руководством страны. И весьма вероятно имели общие причины и цели. Следует отметить также тот факт, что именно в 1937-38 гг. удельный вес командного состава в числе арестованных резко вырос (если в 1934 г. из 1868 военнослужащих к комсоставу относилось только 310 человек, то в 1937 арестованные лица комсостава составляли 7650 человек из 14339). Общеизвестно также, что среди высшего комсостава доля репрессированных в 1937-38 гг. была крайне высока, достигая по некоторым категориям 100%.

Таким образом, можно отметить, что в 1937-38 гг. массовые репрессии по политическим причинам были обрушены высшим политическим руководством страны на командный состав своих вооруженных сил. Как же это происходило.

Отправной точкой всех процессов над советскими военными были политические процессы над членами разнообразных неофициальных группировок и фракций ВКП(б). В ходе подготовки этих процессов, в частности августовского процесса 1936 г. над группой Каменева и Зиновьева, органы НКВД получили информацию о наличии в вооруженных силах определенных политических группировок, не только и не столько имевших связи с участниками политических фракций ВКП(б), сколько находившихся в оппозиции народному комиссару обороны Ворошилову. Само по себе наличие групповщины в вооруженных силах не могло не насторожить руководство политбюро ЦК ВКП(б). Тем более, что в открытую дискуссию по вопросам военного строительства представители оппозиционных групп с наркомом или начальником Генерального штаба не вступали, официально поддерживая проводившуюся концепцию военного строительства. Оппозиция складывалась по вопросам кадровой политики и изучения опыта Гражданской войны. Поскольку все кадровые назначения высшего командного состава вооруженных сил осуществлялись политбюро ЦК ВКП(б), то политический и антипартийный характер этих группировок сомнений не вызывал. С этого момента органами НКВД началась оперативная разработка попавших в их поле зрения командиров и политработников. К февральско-мартовскому пленуму ЦК ВКП(б) оперативные данные уже позволили особым отделам НКВД требовать ареста некоторых военнослужащих, пока еще не из самого высшего эшелона, но близкого к нему. С этого момента органы НКВД начинают получать прямую «изобличающую» признательную информацию, сначала на самого арестованного, а затем и на интересующих органы круг лиц. На основании этой информации органы НКВД производили следующие аресты.

Следует отметить, что репрессии готовились именно на советскую элиту вооруженных сил, то есть на тех, кто был всем обязан советской власти. 19 марта 1937 г. на совещании руководителей НКВД Ежовым была поставлена задача на раскрытие именно антисоветского троцкистско-зиновьевского заговора. Зачастую органы НКВД «по старинке» делали ставку на выявление, так называемых «бывших» людей или родственных связей с ними. И если в целом по стране такие основания являлись преобладающими (свыше двух третей арестованных в 1937 г. подходят под эту категорию), то в отношении армии такие основания не встречали сочувствия в высших партийных органах, осуществлявших контроль над деятельностью органов НКВД. Не встречали до такой степени, что известны случаи личного вмешательства Сталина с разъяснениями, что новая конституция 1936 г. отменила различия в правах советских граждан по происхождению, а, следовательно, происхождение уже не повод для репрессий. Поэтому для военнослужащих основными статьями обвинения стали шпионаж, террор и принадлежность к контрреволюционным организациям.

Методы, которыми органы НКВД добивались признательных показаний, многократно описаны в литературе, как мемуарного, так и исследовательского характера. Моральное давление, пытки, фальсификация доказательств были общим местом того, что называется «ежовщиной». Особо грустную роль сыграл приказа Ежова №00447 от 30 июля 1937 г., в котором были установлены «лимиты» на репрессии по каждому региону страны. И хотя приказ требовал мотивировать превышение лимитов лично перед Ежовым, а невыполнение лимитов наоборот, никакой мотивировки не требовало, но в условиях, когда работники органов НКВД сами регулярно подвергались наказаниям и репрессиям за невыполнение плана по осужденным, остановить нарастающий вал арестов было практически невозможным.

Более того, из 1576259 арестованных в 1937-38 гг. осуждено было 1341923 человека, освобождено только 84910, а 149426 человек оставались за решеткой притом, что вину их не могли доказать. Только в 1939 г. смогли разобраться со всеми этими делами, и было освобождено в общей сложности 108726 человек. Всего, таким образом, за три года было арестовано 1630950 человек, из них невиновными, даже по тогдашним меркам оказались 193636 человек, а если учесть, что в 1937-38 гг. было расстреляно 681692 человека и их дела на доследование не возвращались, то доля беспричинно арестованных составит по самым скромным оценкам 20%.

Примерно такая же картина была и в армии. Так из 38-45 тысяч уволенных командиров в армии было восстановлено 12-14 тысяч. На сегодняшний день нельзя сказать, какое количество военнослужащих было расстреляно в 1937-38 гг. Следует отметить, что в ходе этих репрессий командиры и красноармейцы РККА находились в относительно привилегированном положении. Поскольку для их ареста требовалось разрешение соответствующей воинской инстанции, вплоть до наркома обороны, или же решение об увольнении из армии. Тем не менее, общая практика огульного осуждения по формальным признакам коснулась и вооруженных сил. Стремясь минимизировать последствия для армии, в надежде впоследствии привлечь в ряды вооруженных сил временно уволенных военнослужащих, нарком обороны Ворошилов добился издания совместного с Ежовым приказа № 0282 от 21 июня 1937 г., по которому от наказания освобождались военнослужащие, вовлеченные в контрреволюционные организации, при условии их явки с повинной.

Все эти меры позволяли избежать расстрела многим арестованным военнослужащим, которые после расстрела Ежова смогли вернуться в армию.

Естественно, что высшему командному составу, вовлеченному в политические группировки антипартийного толка, таких возможностей никто предоставлять не собирался. Главной причиной репрессий в отношении этой части военнослужащих была потеря доверия к ним у партийной верхушки. Практически в отношении всех арестованных были выявлены факты того, что они тайно, в своем кругу подвергали критике решения наркома обороны и высших партийных органов, при этом в своей официальной деятельности свое несогласие с этими решениями скрывали. Подобные действия могли быть квалифицированы либо как заговор, либо как вредительство. Политическое руководство партии сделало выбор в пользу первого. Одна за другой группы высших военачальников осуждались за шпионаж в пользу иностранных разведок и создание организаций по свержению существующей власти. Для изобличения в шпионаже в распоряжении органов следствия имелся богатый материал, поскольку практически все высшие военачальники РККА подвергнувшиеся репрессиям длительное время (от нескольких месяцев до года) находились в заграничных служебных командировках и довольно активно контролировались органами НКВД. И если ранее информация о тех или иных контактах за границей оценивалась доброжелательно, то после утраты доверия в глазах высшего политического руководства такие контакты стали выглядеть, как шпионская деятельность. Тем более что надо признать откровенность советских военачальников со своими иностранными коллегами за частую переходила грань разумного. Иностранные военные получали информацию о новейших образцах вооружений, производительности оборонных заводов, мобилизационных возможностях Красной Армии. Кроме того, люди видевшие жизнь в Европе или Соединенных Штатах Америки довольно низко оценивали успехи советской власти и не могли вызывать у этой власти полной уверенности в их лояльности.

Практически у высших военачальников, утративших доверие партийного руководства, шансов остаться в живых не было. Однако окончательно все решалось в ходе следствия. Для военнослужащих в ранге маршала или командарма арест практически всегда означал смерть. Мера доверия, оказанная им партией и правительством, была настолько велика, что обман этого доверия прощения не допускал. Начиная со звания комкора, возможны были варианты. Сохранить жизнь можно было, либо так и не признав за собой никакой вины, не смотря на все давление, оказываемое в ходе следствия, либо признав вину принять полученное наказание и после спада волны репрессий просить о новом разбирательстве. Попытки же признав на следствие вину, опровергнуть свои показания в ходе судебного разбирательства были верным путем в могилу, так как лишний раз подчеркивали, что доверия данный человек не заслуживает, внутреннего стержня не имеет, и ради надежды на жизнь вступит в соглашение с кем угодно.

Следует отметить, что на судебных процессах особенно отмечались факты морального разложения и пренебрежения должностными обязанностями. И, хотя эти статьи обвинения не были главными, но факты подобного рода явно указывали на происходившее перерождение высших командных кадров РККА. Восприняв худшие традиции царской армии, как из своего собственного опыта, так и из опыта большого числа офицеров и генералов «старой» армии, которые служили в РККА в большом количестве, практически до 30-х годов, эта часть новой советской военной элиты не обладала в необходимой мере понятиями офицерской чести и корпоративной солидарности.

Из всего сказанного можно сделать следующие выводы. Репрессии в вооруженных силах были частью политических репрессий, направленных против любых проявлений враждебности или не согласия с правящей в СССР партией. Репрессии в армии преследовали цель создания инструмента начисто лишенного политических амбиций и связей в партийном руководстве. Репрессии пытались проводить с учетом специфики вооруженных сил и важности для существования государства боеспособной армии. Однако, выбирая между надежностью инструмента и его эффективностью, высшее политическое руководство страны делало выбор в пользу надежности, планируя повышать эффективность после, подбором надежных элементов. Аппарат репрессий был крайне примитивен и в большинстве случаев не понимал поставленной задачи. В результате сам подвергся полному разгрому в процессе репрессий. Главная цель массовых репрессий – получение надежного инструмента ведения войны – была достигнута. Поэтому сам механизм репрессий следует признать адекватным поставленной задаче. Более того, следует признать, что даже в среде командиров, подвергнувшихся репрессиям, но в последствие возвратившихся в армию, присутствовало определенное понимание мотивов высшего политического руководства. А, следовательно, и в этой части, в части издержек, для того времени и тех условий использованный механизм соответствовал стоящим задачам. И если люди, жившие тогда и пережившие это, сумели принять необходимость этой трагедии, то и нам живущим сейчас, во многом благодаря усилиям этих людей, следует научиться отделять личное неприятие методов тогдашнего руководства от понимания того, насколько важно, чтобы любой силовой инструмент был надежен и безопасен для того, кто его применяет.

Список литературы:

1. Мельтюхов М.И. Упущенный шанс Сталина – М., 2000.

2. Мозохин О.Б. Статистика репрессивной деятельности органов ВЧК – ОГПУ// Военно-исторический архив – 2004. – № 12.

3. Некрасов В.Ф., Борисов А.В., Детков М.Г. и др. Органы и войска МВД России. – М., 1996.

4. Сувениров О.Ф. Генеральный прокурор СССР сам был повязан кровью// Военно-исторический архив – 2006. – № 9.