«…мы не Запад… И не говорите, что мы молоды,
что мы отстали от других народов, что мы нагоним их. Нет, мы столь же мало
представляем собой XVI или XV век Европы, сколь и XIX век… у нас другое начало
цивилизации. Поэтому нам незачем бежать за другими; нам следует откровенно
оценить себя, понять, что мы такое… Тогда мы пойдем вперед».
Петр
Чаадаев
Немного о «соавторе»
данной статьи, об авантюристе и филологе от Бога – о хорвате Юрии Крижаниче.
Это был иезуит, политолог и мечтатель о всеславянской империи.
Крижанич родился
в 1617 или 1618 гг. в местечке Обрх близ города Бихач, в семье небогатого
землевладельца. Лишившись отца в возрасте пятнадцати лет, Юрий стал готовиться
к вступлению в духовное звание. Он учился сначала на родине, в Загребской
католической семинарии, готовившей священников хорватской грекокатолической
церкви. Потом – в Венской семинарии, а затем перешёл в Болонью, где занимался,
кроме богословских наук, юридическими. Был священником-миссионером, состоял на
службе ватиканской конгрегации пропаганды веры. Много путешествовал по Европе
(Вена, Варшава и др.).
Владея в
совершенстве, кроме своего родного языка, немецким, латинским и итальянским, он
в
Посетил
Константинополь, где ещё основательнее познакомился с греческой литературой.
Оказавшись в
Вене в
Прибыв в Москву
в 1659, Крижанич не сумел найти общего языка с русскими властями. Его воззрения
на единую, независимую от земных споров церковь Христову были неприемлемы как
для защитников православия, так и для католиков. 20 января
С
Что удивительно,
несмотря на тщательную обработку со стороны иезуитов, Крижанич все же оставался
славянским патриотом, хотя и несколько своеобразным: он полагал, что славянство
надлежит объединить под началом Рима. Понимания того, что основным врагом
славян был Рим у него, увы, так и не возникло. Даже современная ему история
вымирания поморян, пруссов и венедов оказалась ему чужда и невнятна.
Пребывая в
России, Крижанич одним из первых отметил чужебесие – ксеноманию элиты
Московского царства, которая проявлялась в заимствовании всего западного:
прежде всего польского: языка, одежды, манер образа поведения. Московитам все
польское казалось прекрасным, хотя тот же Крижанич отмечал, что поляк в странах
Запада приобретал черты шута горохового. Тот же Анри №3 не считал зазорным
обмануть своих польских подданных.
Как
характеризовал Крижанич низкопоклонство перед Западом, иначе именуемое им
чужебесием:
«1. Ксеномания –
по-гречески, [а] по-нашему – чужебесие – это бешеная любовь к чужим вещам и
народам, чрезмерное, бешеное доверие к чужеземцам. Эта смертоносная чума (или
поветрие) заразила весь наш народ. Ведь не счесть убытков и позора, которые
весь наш народ (до Дуная и за Дунаем) терпел и терпит из-за чужебесия. То есть
[из-за того], что мы слишком доверчивы к чужеземцам и с ними братаемся и
сватаемся, и позволяем им в нашей стране делать то, что они хотят. Все беды,
которые мы терпим, проистекают именно из-за того, что мы слишком много общаемся
с чужеземцами и слишком много им доверяем.
2. Чужеземное
красноречие, красота, ловкость, избалованность, любезность, роскошная жизнь и
роскошные товары, словно некие сводники, лишают нас ума. Своим острым умом,
ученостью, хитростью, непревзойденной льстивостью, грубостью и порочностью они
превращают нас в дураков, и приманивают, и направляют, куда хотят.
Их жадность и
ненасытность вымогают у нас [наше добро], грабят нас, разоряют. Их неискренность
и тайная, вечная неуемная ядовитость и коварство бьют нас, вредят нам, ставят
нас в отчаянное положение. Их бесовское высокомерие унижает, оскорбляет, хулит,
осмеивает, оплевывает нас и выставляет на позор всем народам.
3. Ни один народ
под солнцем испокон веков не был так обижен и опозорен чужеземцами, как мы,
славяне, немцами. Значит, ни один народ не должен так остерегаться общения с
чужеземцами, как мы, славяне. А что же, однако, происходит, как мы оберегаемся?
Нигде на свете чужеземцы не имеют и половины тех почестей и доходов, какие
имеют здесь, на Руси, в Польше. От кого, как не от чужеземцев, исходит голод,
жажда, притеснения, частые мятежи и разорения и всякие беды, печали и неволи
сего народа русского? Все слезы и пот, все, что выжимают из русского народа
подневольными постами, притеснениями и страшными поборами, все это прокучивают
немецкие торговцы и полковники, греческие торговцы, послы разных народов и
крымские разбойники. Все, что насильно отберут у русских, пожирают чужеземцы.
4. Доказательств
их враждебности к нам более чем достаточно. Ибо они уже почти везде нас обманули,
и все наши страны наполнили и словно затопили. У поляков живет несметное
множество чужеземцев: цыгане, шотландцы, армяне, евреи, немцы, татары,
итальянцы, а на Руси [живут] немцы и иные народы, [и все сохраняют свои обычаи,
одежду и законы, и [все] – богаты, могучи, чтимы [и выходят в] князья ] [и в]
короли. И напротив, я не знаю ни одного человека из нашего народа, который,
живя среди чужеземцев и сохраняя свои обычаи и одежду, достиг бы богатства или
какой-либо почетной власти.
В Польше так
много этих плевел, что уже нельзя сказать: «чужеземцы живут среди поляков», а
скорее «поляки живут среди чужеземцев».
5. Нам одним из
всех народов выпала какая-то странная и несчастная судьба, ибо мы одни являемся
посмешищем для всего света из-за того, что добровольно напрашиваемся на
чужевладство.
И что еще
удивительнее: ни один народ на свете не потерпел такого позора от чужеземцев,
какой потерпели мы из-за того, что мы дали победить себя одними лишь речами без
всякого оружия и позволили немцам и грекам, не имевшим над нами никакой власти,
учреждать у нас королевства и ставить королей.
Так что
чужеземцы сидят на наших горбах, и ездят на нас, и бьют, как скотину, и
называют нас свиньями и псами, и поступают так больше всего те, что правят у
поляков. А иные, словно скоморохи, что водят и мучают медведя, продев ему
кольцо в ноздрю, играют с нами и разыгрывают шутки: учреждают у нас
королевства, и ставят нам королей, и дают нам королевские титулы, выставляя
себя богами, а нас дураками, и [этих] наших столь глупо назначенных королей
превращают в своих слуг на посмешище всему свету. Так, немецкий царь назначил
короля в Чешской земле и этого же короля назвал своим «чашником».
А иные, словно
саранча, все наше богатство пожирают, и все плоды земли нашей поедают, и соки
[ее выпивают] у нас на глазах – таковы торговцы, полковники и премногие
бесполезные послы, приходящие в Москву.
Запомни, Борис,
три эти заповеди:
6. То, от чего
мы ждем чести, приносит нам наибольшее бесчестье: это – прием и отправка многих
послов и содержание чужеземцев ради показа [их] на смотрах. То, от чего мы ждем
богатства, приносит убыток и нищету: это – немецкие торговцы, живущие на Руси,
ибо они одна из главных причин бедности сей страны.
То, от чего мы
ждем силы, больше всего несет нам гибель: это – полковники и учителя немецкие и
помощь шведская. С божьей милостью и с русским [военным] строем была взята
Казань, Астрахань и Сибирь. А с немецким строем (если вовремя не опомниться)
легко можно лишиться этих земель».
Как видим, слова
Крижанича ничуть не утратили своей злободневности. Не лишне отметить, что
деяния раскольничьего Собора 1666/67 гг. записывал ученый иезуитской выучки
Симеон Полоцкий на польском языке, а писал латиницей.
Кстати, о
языках. Вот, что писал Крижанич о русском языке:
«Всем
единоплеменным народам глава – народ русский, и русское имя потому, что все
словяне вышли из русской земли, двинулись в державу Римской империи, основали
три государства и прозвались: болгары, сербы и хорваты; другие из той же
русской земли двинулись на запад и основали государства ляшское и моравское или
чешское. Те, которые воевали с греками или римлянами, назывались словинцы, и
потому это имя у греков стало известнее, чем имя русское, а от греков и наши
летописцы вообразили, будто нашему народу начало идет от словинцев, будто и
русские, и ляхи, и чехи произошли от них. Это неправда, русский народ испокон
века живет на своей родине, а остальные, вышедшие из Руси, появились, как гости,
в странах, где до сих пор пребывают. Поэтому, когда мы хотим называть себя
общим именем, то не должны называть себя новым словянским, а стародавним и
коренным русским именем. Не русская отрасль плод словенской, а словенская,
чешская, ляшская отрасль – отродки русского языка. Наипаче тот язык, которым
пишем книги, не может поистине называться словенским, но должен называться
русским или древним книжным языком. Этот книжный язык более подобен нынешнему
общенародному русскому языку, чем какому-нибудь другому словянскому. У болгаров
нечего заимствовать, потому что там язык до того потерян, что едва остаются от
него следы; у поляков половина слов заимствована из чужих языков; чешский язык
чище ляшского, но также немало испорчен; сербы и хорваты способны говорить на
своем языке только о домашних делах, и кто-то написал, что они говорят на всех
языках и никак не говорят. Одно речение у них русское, другое венгерское,
третье немецкое, четвертое турецкое, пятое греческое или валашское, или
альбанское, только между горами, где нет проезда для торговцев и инородных
людей, уцелела чистота первобытного языка, как я помню из моего детства».
Слова самого
Крижанича:
«Iazika sowerszenost iest samo potrebno orudie k
mudrosti, i iedwa ne stanowito iee zname. Czim kiu narod imaet izradney iazik,
tim prigodnee i witwornee razprawlyaet remestwa i wsakije umitelyi i promisli.
Obilie besedi i legota izgowora mnogo pomagaet na mudrich sowetow izobretenie i
na wsakich mirnich i ratnich del leznee obwerszenie». Это из его
искуственного русского «езыка». Как видим, именно искусственный язык Крижанича
ближе к нашему современному литературному русскому языку. Ближе, чем даже вирши
Ломоносова и Тредиаковского.
Проблема
чужебесия в правление наследников Алексея Михайловича получила дальнейшее еще
горшее продолжение. Сам Алексей Михалыч лебезил перед греками. Его сын Федор
Алексеевич и его дочь Софья лебезили уже перед поляками. Более того, при
правительнице Софье влияние католиков возросло. В Москве была даже открыта
иезуитская школа. Все было готово для вступления в унию. Переворот
Но и при Петре и
его наследниках ситуация не улучшилась. Из огня мы попали в полымя. На почти
весь оставшийся срок правления Романовых получилось у нас засилье в стране
немцев разных.
Под влиянием
некритического восприятия иностранных источников (в т.ч. по истории) комплекс
неполноценности (чужебесия) у нас только закреплялся. По настоящему вредность
изучения иностранной истории начала доходить до наших соотечественников только
в конце 19 века (славянофилы, Леонтьев, Данилевский). А лучше всего о вреде
европоцентризма для нас написал отечественный филолог князь Н.С. Трубецкой в
работе «Европа и человечество»:
«Что такой
оборот дела, по существу, вполне мыслим и возможен, – не может быть сомнения. Против
возможности его нечего ссылаться на исторические примеры. Действительно,
история учит нас, что на такой трезвой точке зрения, по отношению к
романогерманской культуре, ни один европеизированный народ до сих пор не мог
удержаться. Многие народы, заимствуя европейскую культуру, первоначально
собирались взять из нее лишь самое необходимое. Но в дальнейшем ходе своего
развития все они постепенно поддавались гипнотизму романогерманского
эгоцентризма и, забывши свои первоначальные намерения, стали заимствовать все
без разбора, поставив себе идеалом полное приобщение к европейской цивилизации.
Петр Великий в начале своей деятельности хотел заимствовать у “немцев” лишь их
военную и мореплавательную технику, но постепенно сам увлекся процессом
заимствования и перенял многое лишнее, не имеющее прямого отношения к основной
цели. Все же он не переставал сознавать, что рано или поздно Россия, взяв из
Европы все, что ей нужно, должна повернуться к Европе спиной и продолжать
развивать свою культуру свободно, без постоянного “равнения на запад”. Но он
умер, не подготовив себе достойных преемников. Весь восемнадцатый век прошел
для России в недостойном поверхностном обезьянничании с Европы. К концу этого
века умы верхов русского общества уже пропитались романогерманскими
предрассудками, и весь девятнадцатый и начало двадцатого века прошли в
стремлении к полной европеизации всех сторон русской жизни, причем Россия
усвоила именно те приемы “скачущей эволюции”, о которых мы говорили выше. И все
же, даже если признать, что предлагаемое нами решение вопроса до сих пор не
имело исторических прецедентов, из этого еще не следует, чтобы самое решение
было невозможно. Все дело заключается в том, что до сих пор истинная природа
европейского космополитизма и других европейских теорий, основанных на
эгоцентрических предрассудках, осталась не раскрытой. Не сознавая всей
неосновательности эгоцентрической психологии романогерманцев, интеллигенция
европеизированных народов, т.е. та часть этих народов, которая наиболее полно
воспринимает духовную культуру романогерманцев, до сих пор не умела бороться с
последствиями этой стороны европейской культуры и доверчиво шла за
романогерманскими идеологами, не чувствуя подводных камней на своем пути. Вся
картина должна коренным образом измениться, лишь только эта интеллигенция
начнет сознательно относиться к делу и подходить к европейской цивилизации с
объективной критикой.
Таким образом,
весь центр тяжести должен быть перенесен в область психологии интеллигенции
европеизированных народов. Эта психология должна быть коренным образом
преобразована. Интеллигенция европеизированных народов должна сорвать со своих
глаз повязку, наложенную на них романогерманцами, освободиться от наваждения
романогерманской психологии. Она должна понять вполне ясно, твердо и
бесповоротно:
что ее до сих
пор обманывали;
что европейская
культура не есть нечто абсолютное, не есть культура всего человечества, а лишь
создание ограниченной и определенной этнической или этнографической группы
народов, имевших общую историю;
что только для
этой определенной группы народов, создавших ее, европейская культура
обязательна;
что она ничем не
совершеннее, не “выше” всякой другой культуры, созданной иной этнографической
группой, ибо “высших” и “низших” культур и народов вообще нет, а есть лишь
культуры и народы более или менее похожие друг на друга;
что, поэтому,
усвоение романогерманской культуры народом, не участвовавшим в ее создании, не
является безусловным благом и не имеет никакой безусловной моральной силы;
что полное,
органическое усвоение романогерманской культуры (как и всякой чужой культуры
вообще), усвоение, дающее возможность и дальше творить в духе той же культуры
нога в ногу с народами, создавшими ее, – возможно лишь при антропологическом
смешении с романогерманцами, даже лишь при антропологическом поглощении данного
народа романогерманцами;
что без такого
антропологического смешения возможен лишь суррогат полного усвоения культуры,
при котором усваивается лишь “статика” культуры, но не ее “динамика”, т.е.
народ, усвоив современное состояние европейской культуры, оказывается
неспособным к дальнейшему развитию ее и каждое новое изменение элементов этой
культуры должен вновь заимствовать у романогерманцев;
что при таких
условиях этому народу приходится совершенно отказаться от самостоятельного
культурного творчества, жить отраженным светом Европы, обратиться в обезьяну,
непрерывно подражающую романогерманцам;
что вследствие
этого данный народ всегда будет “отставать” от романогерманцев, т.е. усваивать
и воспроизводить различные этапы их культурного развития всегда с известным
запозданием и окажется, по отношению к природным европейцам, в невыгодном,
подчиненном положении, в материальной и духовной зависимости от них;
что, таким
образом, европеизация является безусловным злом для всякого
не-романогерманского народа;
что с этим злом
можно, а, следовательно, и надо бороться всеми силами. Все это надо сознать не
внешним образом, а внутренне; не только сознать, но прочувствовать, пережить,
выстрадать. Надо, чтобы истина предстала во всей своей наготе, без всяких
прикрас, без остатков того великого обмана, от которого ее предстоит очистить. Надо,
чтобы ясной и очевидной сделалась невозможность каких бы то ни было
компромиссов: борьба, так борьба».
Конец цитаты. Но
Н.С. Трубецкой был одним из основателей движения евразийцев. Это отдельная
интересная тематика, выходящая за пределы настоящей работы.
Вернемся, однако,
к Крижаничу. Что он еще подмечал в связи с чужебесием: Это чужевладство:
О ЧУЖЕВЛАДСТВЕ
1. Все народы
проклинают чужевладство, признают его одним из наихудших зол и несчастий и
считают его самым большим позором. Одни лишь мы, славяне, этого не понимаем.
Поляков некие
[их] королевы (по имени Рикса и Кристина) всегда называли свиньями и псами. И
когда нынешний король Казимир Сигизмундович, возвращаясь из Франции, приплыл в
Гданьск, и поляки хотели его встретить, он, как я это слышал от одного хорошо
осведомленного немца, разгневавшись на них, сказал: «для меня один немецкий пес
дороже десятка польских бояр». И когда татары полонили немцев – врагов поляков,
королева выкупила многих за польские деньги, а поляков не выкупала.
Да что и говорить
об этом! Если бы кто перечислил все обиды, которые одни лишь поляки вытерпели
от чужеземных государей, вышла бы огромная книга. Ни целого года, ни ста языков
не хватило бы, чтобы описать все несчастья, которые происходят от чужевладства.
2. Торговля королевствами
с помощью браков, хитроумных сговоров и хлопот у народов чужого языка и
открытых приглашений в давние века не была никогда известна. В последующие
времена возникло это наваждение, придуманное немцами. Ибо немцы первыми
дерзнули тайно и явно просить королевский престол у римлян, венгров, чехов и
поляков. Немцы посредством брака завладели испанским королевством и иными.
Такое счастье дано одним лишь немцами.
Ни один народ не
был столь мудр, чтобы без оружия, одними лишь речами и лживой лестью заставить
ни в чем не похожие на себя и далекие по нраву народы принять проклятое ярмо
чужеземного рабства. Греческая мудрость никогда не достигала этого. Что сказали
бы древние ассирийцы, халдеи, персы и греки, если бы какой-нибудь чужеземец
запросил у них престол? Крепко заткнули бы уши и в мгновение ока зарубили этого
просителя.
Никакие браки,
никакие союзы, никакие обещания или договоры не стоят того, чтобы [из-за их]
отнять у какого-либо многолюдного народа украшающее его самовладство (словно
Палладиум из Трои) и лишить людей наивысшей чести, какая возможна под небесами.
Немцы так крепко
берегли себя, что ими никогда не правил чужой человек. А они без малого все
европейские королевства где прямой войной, где хитростями подчинили своей
власти. Да и там, где их не считают правителями, [они тоже] правят, ибо под
именем и под предлогом воинской службы, и торговли, и всякого ремесла они
приезжают и поистине наводняют многие страны, и отнимают у местных жителей
большие доходы, и их же горько высмеивают, и считают скотами.
Итак, мы должны
остерегаться немцев и держать их подальше от себя, если не хотим терпеть, чтобы
они вечно обманывали нас своими хитростями и пожирали пот наш и плоды земли
нашей, и сверх всего того называли нас псами и свиньями, как это делают у
поляков короли и королевы и их советники, а здесь – те полковники, хлебогубцы и
бездельные утробы, кои нас учат воевать и кои, пируя из дня в день и поминая
Радигоста, бьют нас нахально, презирают и всякий день и всякий час непрестанно
называют весь наш народ скотами и свиньями.
3. Тот народ,
который добровольно отдается под власть чужеземного господина, по заслугам
сравнивают со скотом. Ибо скот не может иметь пастуха из своего [собственного]
племени. Вол не может пасти волов, конь – коней, баран – баранов, а чтобы пасти
этих животных, нужен пастух другого рода, то есть – человек.
Только человеком
правит пастырь из его же [человеческого] рода, то есть король. Ибо короли
называются и являются людскими пастырями и происходят из племени тех же людей,
коих они пасут. Значит, если где-нибудь будет король другого племени и языка,
народ там окажется более похожим на скот, чем на людей.
У персов пастырь
– перс, у турок пастырь – турок, у французов пастырь – француз, у немцев
пастырь – немец; у каждого сильного самостоятельного народа пастырь – человек
своего племени; только у одних поляков пастырь – не поляк, а чужеземец.
4. Менее позорно
покориться силе оружия, нежели дать уговорить себя лживыми словами и
добровольно надеть постыдное ярмо чужевладства. Ибо оружием бывает подчинена
только плоть, [а] ум остается свободным. А из-за слов и плоть оказывается под
ярмом и ум оборачивается презренной глупостью. Поэтому меньше позора терпят
наши задунайцы – хорваты, сербы и болгары, которых силой оружия заставили нести
турецкое и немецкое ярмо. А поляки заслужили великий позор и достойны
всяческого наказания за то, что без всякой нужды искали себе столько чужеземных
королей: венгров, литовцев, французов и немцев.
Русские тоже не
без вины: во-первых, потому что сами о себе пишут малопохвальные басни, будто
бы некогда приглашали на престол варягов; во-вторых, потому что звали на
царство королевичей Владислава Польского и Филиппа Шведского.
Нет в нас той
благородной гордости, при которой предпочитают скорее умереть, нежели подчиниться
чужеземному владыке.
5. Безумные люди
несчастны дважды: во-первых, потому что бегают нагими и сами себя бьют;
во-вторых, потому что несчастья и позора своего, видного всему городу, они одни
не видят, и не стыдятся, и не ищут либо не принимают лекарств. Подобным
безумием страдает и наш народ. Ибо чужеземцы до того свели нас с ума, что мы
сами низко бьем челом, и приглашаем к себе королей-чужеземцев, и не видим
своего премерзкого позора, который мы терпим и который видит и оплевывает весь
мир.
20. Итак, мы
заключаем и говорим: на престоле и на воеводстве лучше [будет] наихудший из
сородичей, нежели наилучший чужеземец; лучше самый лютый тиран-сородич, нежели
какой-либо сладчайший Давид из чужеземцев. Ибо невозможно, чтобы сородич, будь
он даже разбойником и отцеубийцей, утратил любовь к своему народу. И невозможно
также, чтобы чужеземец любил наш народ больше, нежели свой родной народ или
какие-нибудь иные [народы], сходные с ним по природе.
21. Борис: О,
дивные и верные слова ты мне сказал! Но если чужевладство столь мерзко, то
почему же поляки его терпят и почему сами его добиваются?
Хервой: Разве ты
не слышал, что говорит Пясецкий, их боярин и епископ? Что они, дескать, начисто
утратили природный ум и рассудительность. Но я хочу тебе здесь, в заключение
этой беседы, рассказать о некоем разговоре, случившемся на одном съезде наших
людей с поляками. Поляки там, как это всегда бывает на переговорах и на
порубежных съездах, всячески задавались и хвастались и через каждое слово
превозносили свою разнузданную вольность, а нас и наше государство унижали. При
этом разговоре какой-то ПОЛЯК настаивал и хотел уверить, будто их бояре
благороднее и достойнее наших из-за того, что они свободнее.
А наш РУССКИЙ
ответил: «Наоборот, друг, мы благороднее [вас], ибо если у нас не станет
царского рода, то всякий подходящий человек из нашего боярства сможет стать
царем, а из вас никто никогда не сможет».
ПОЛЯК сказал:
«Каждый из наших братьев считает себя достойным престола, и поэтому ни один не
хочет уступить место другому, и каждый считает недостойным подчиняться своему
же брату, и из-за этого соперничества престол достается чужеземцам».
РУССКИЙ:
«Прости, что я так говорю, но вы мне кажетесь похожими на свиней, которые
сбегаются к корыту, полному опары, и всякая лезет в корыто всеми четырьмя
ногами, и старается рылом отогнать других от корыта и сама в нем остаться. Так
дерутся, пока не перевернут корыто и всю опару. Подобно этому и вы из-за
суетного соперничества переворачиваете всю народную власть. И не видите своего
позора: ведь вы говорите, что каждый [из вас] достоин престола, и, однако, не
хотите поклониться никому из сородичей, а чужеземцу вы низко кланяетесь, когда
просите у него какую-нибудь должность. Такими действиями вы сами изобличаете
себя во лжи и на деле доказываете, что никого между собой не считаете достойным
престола.
Так что или все
народы на свете глупы, а вы одни мудры, или вы себя обманываете, а остальные
народы разумно поступают».
Так эти двое
разговаривали между собой.
А какой-то
ТРЕТИЙ слушатель, более старый и умный среди поляков, добавил: «Неверно, будто
у нас каждый боярин считает себя достойным престола, ибо это была бы крайняя
глупость: ведь многое требуется для того, чтобы быть достойным престола, когда
дело идет об избрании.
Не считают наши
также, что никто из нашего племени не достоин престола, и нетрудно было бы им
поклониться своему сородичу, если бы он стал королем, раз они кланяются куда
менее достойным чужеземцам, своим явным врагам и обидчикам. Ведь прежде, когда
нами правили короли из нашего рода, были эти короли у своих подданных в великой
чести и в большей, нежели нынешние чужеземцы.
Истинная же
причина этого нашего несчастья в том, что за триста лет не нашлось в нашем
народе человека столь благородной души, который сам счел бы себя достойным
престола и для которого честь народная была бы дороже самой жизни. Перебери все
королевские выборы и убедишься, что ничего не слышно было о наших людях,
добивавшихся этой чести, к удивлению моему и всех, кто это заметил.
А вот каковы
причины, по мнению Крижанича, отчего славяне проигрывают иноземцам:
Причины
несчастий
1. Первая
причина несчастий и бедности – роскошь в одежде. Рубахи вышивают золотом и
шелком, сапоги прошивают медными нитками, мужчины носят жемчуг – такого
безобразия нет нигде в Европе. Наигоршие черные люди носят шелковые платья. Их
жен не отличить от первейших боярынь. Жемчуга в стране нет, а все до самого
низшего хотят носить жемчуг. Красок в стране нет, а все до самого низшего хотят
носить крашеные ткани.
2. Вторая
причина – неплодородие земли. Ибо в стране нет своих драгоценных камней,
жемчуга, кораллов, красок; золота, серебра, меди, олова, свинца, ртути, железа
хорошего; шелка, бумаги, шерсти для тканей, перца, шафрана, сахара, гвоздики и
иных пряностей; мирры, тимьяна, муската и иных благовоний; винограда,
древесного масла, миндаля, -изюма, смоквы, лимонов и многих плодов; риса,
бальзама, камфары, янтаря и всяких целебных снадобий, трав и кореньев;
известняка, хорошей глины для кровельного кирпича, хорошего леса для построек.
3. Третья
причина – долгие зимы. Ибо они требуют много дров и сена, припасов для людей и
для скота. А лето бывает коротким, холодным и дождливым, так что многие и
хорошие плоды не могут уродиться, а те, что уродятся, трудно собрать из-за
дождей и недостатка времени. И поэтому прокормить можно лишь немного живности и
скота, и скот, что здесь водится, – мельче, чем где-либо.
А удивительнее
всего, что не только на Руси, но и у поляков, и за Дунаем – у болгар, сербов и
хорватов – везде, где распространен славянский язык, водятся [лишь] маленькие
лошадки, а повсюду вокруг нас – у татар, у турок, у венгров и у немцев водятся
более крупные, могучие, быстрые и гораздо лучшие кони.
Мы – велики
телом, а кони наши малы. Татары меньше нас ростом, а кони у них сильнее и
лучше. Поэтому крымские конники оказываются легче наших.
4. Четвертая
причина – злые соседи и злые гости. Крымцы, ногайцы и иные варварские народы
часто опустошают и разоряют эту страну. Шведы при каждом удобном случае всегда
обманами что-нибудь отторгают. Греки вывозят много нашего добра за ненужные и
фальшивые камни и за стекло. А немецкие торговцы и полковники все остальное
наше богатство и имущество дочиста выгребают, поедают и от нас уносят.
5. Пятая причина
– малочисленность жителей или пустынность земли. А происходит это из-за крутых
и жестоких законов, о которых придется говорить ниже.
В сущности,
основная причина названа верно. Климатическая. В России вегетационный период
гораздо короче, чем в Западной Европе. Поэтому городского населения на Руси
было традиционно меньше, чем в Западной Европе. Когда то Русь называлась
Гардарика – страна городов, но тогда был период относительно мягкого климата с
мягкими, зачастую неморозными зимами. А вот Москвовская Русь строилась на
протяжении Малого Ледникового периода, который наступил в 14 веке и закончился
только в середине 20-го. Поэтому для поддержания жизни немногочисленного
городского населения, элиты обществ а и армии требовался огромный класс
крестьянства. Причем, гораздо более многочисленный, чем в Западной Европе. Даже
в конце 19-го века горожане составляли только 10% от населения страны. А
культура вырабатывается в основном в городах представителями образованной части
нации. Увы, в этом отношении из-за климатических особенностей России мы
существенно уступали Западной Европе. Ввиду нехватки собственных специалистов в
ряде наук и ремесел мы вынуждены были импортировать иностранных специалистов.
Вместе с иностранными специалистами мы ввозили и их культуру и предрассудки.
Если бы этот ввоз осуществлялся постепенно, то мы бы смогли успеть «переварить»
иностранную культуру, приспособить ее к себе, но, к сожалению, во времена Петра
Первого постепенное заимствование иностранных обычаев, культур превратилось в
жестокое насаждение иноземных привычек и правил силой государства. Вместе с
иностранными обычаями мы ввезли и иностранную систему образования, презрительно
относящуюся к обычаям и привычкам московитов. Тенденция в национальном
образовании господствует по сию пору: учебник зарубежной истории на 60%
посвящен истории Западной Европы, которая, в сущности, до эпохи Великих
географических открытий была задворками мира (культура Индии, Китая, стран
Леванта была гораздо богаче и интереснее, чем европейская). Мы до сих пор
поражены европоцентризмом в мышлении и поведении. Мы до сих пор склоняемся в
низком книксене перед Западом. А этого не стоит делать. Как говорится, что
русскому хорошо – то немцу смерть. Мы забываем о том, что в 9-10 веках Западная
Европа на фоне культуры Руси или Восточной Римской Империи была медвежьим углом.
Как показывают те же берестяные грамоты, в Новгороде Великом была поголовная
грамотность: большая часть записок была самого обычного делового характера, а
граффити на стенках Новгородского Собора Святой Софии – содержали надписи
типичного гопнического содержания: типа «Здесь был Вася». А на территории той
же Франции в тот период времени наличествовала немногочисленная библиотека и
появилась профессия нотариуса, который фиксировал события и правовые сделки для
безграмотного нобилитета. Евангелие, на котором приносили присягу французские
короли в Реймсе, написано было на русском языке.
Но был и еще
один фактор, снижающий общий уровень культуры населения. Это чрезмерная
эксплуатация податного населения. Крестьянин, с которого выжимали и оброк и
почти целую неделю барщины уже не мог уделять время своему культурному
развитию. Ему даже в баню пойти было некогда и почти уже не было дела до
церковных служб. Ведь, что получалось: дворяне хотели жить и потреблять как их
западноевропейские коллеги, а норма продуктивности земли русской была в разы
меньше французской. В итоге была сверхэксплуатация населения деревень. Причем
сверхэксплуатация не прекратилась после отмены крепостного права, а еще более
выросла. В своей статье «Вымирающая деревня» автор уже приводил пример того,
что народ, не подвергавшейся сверхэксплуатации (сибиряки и архангелогородцы) в
культурном отношении были выше населения Центральных губерний страны. Именно
поэтому былинный цикл собирали не вокруг Киева, где происходила большая часть
событий, положенных в былинные сюжеты, а на Вологодчине и среди поморов,
которые о богатырях русских помнили лучше малороссов.
Чрезмерная
эксплуатация податного населения и новомодные новинки, позаимствованные на Западе
дворянством привели к формированию не территории Российской империи двух разных
русских народов:
1.
Крестьянство,
духовенство, мелкопоместное дворянство, мещанство и купечество составляли
большую часть народа и говорили на русском языке с различными диалектами (как
то: малоросское наречие, белорусское наречие);
2.
Знать,
которая настолько отдалилась от русского народа, что говорила и мыслила
преимущественно на французском. И стремилась потреблять, как французы.
Еще раз напомню,
что прибавочный продукт в русском сельском хозяйстве был чрезвычайно мал из-за
особенностей климата: для получения урожая, сравнимого с западноевропейским,
русском крестьянину приходилось обрабатывать площадь в 6-10 раз большую. С
XVIII века, особенно с екатерининских времен, русское дворянство усвоило
западные потребности, а прибавочный продукт остался тем же. Эта проблема была
«решена» усилением эксплуатации крестьянства – в три раза всего лишь за 30 лет.
Дальше этот процесс шел по нарастающей, резко «рванув» в последней четверти XIX
века в связи с интеграцией России в мировую капиталистическую систему в
качестве поставщика зерна и сырья. Вестернизация пореформенной России привела к
тому, что наряду с прибавочным, у населения стали отчуждать часть необходимого
продукта. Как писал Нечволодов: мы не продаем зерно на Запад, мы распродаемся.
Запад, писал один из самых блестящих и умных русских публицистов рубежа XIX–XX
веков М.О. Меньшиков, «поразил воображение наших верхних классов и заставил
перестроить всю нашу народную жизнь с величайшими жертвами и большою опасностью
для нее. Подобно Индии, сделавшейся из когда-то богатой и еще недавно
зажиточной страны совсем нищей, – Россия стала данницей Европы во множестве
самых изнурительных отношений. Желая иметь все те предметы роскоши и комфорта,
которые так обычны на Западе, мы вынуждены отдавать ему не только излишки
хлеба, но, как Индия, необходимые его запасы. Народ наш хронически недоедает и
клонится к вырождению, и все это для того только, чтобы поддержать блеск
европеизма, дать возможность небольшому слою капиталистов идти нога в ногу с
Европой. Девятнадцатый век следует считать столетием постепенного и в конце
тревожно-быстрого упадка народного благосостояния в России. Из России текут
реки золота на покупку западных фабрикантов, на содержание более чем сотни
тысяч русских, живущих за границей, на погашение долгов и процентов по займам и
пр., и неисчислимое количество усилий тратится на то, чтобы наперекор стихиям
поддерживать в бедной стране богатое культурное обличье. Если не произойдет какой-нибудь
смены энергий, если тягостный процесс подражания Европе разовьется дальше, то
Россия рискует быть разоренной без выстрела…». Вот так то. Процесс этот
сопровождался просто таки феноменальным одичанием населения. Русские перестали
даже мыться. Безусловно, взятие власти большевиками и первая часть культурной
революции, проведенной ими (всеобщее начальное образование, открытие музеев,
сохранение и преумножение музейных фондов, распространение сетей библиотек и
изб-читален) привели к росту общего образовательного уровня и уровня культуры,
в том числе бытовой. Появились и широко распространились гигиенические навыки,
началаось строительство широкой сети здравоохранения и образования. Но чем выше
рос уровень культуры, тем больше росло презрение к отечественному. Проблема
была в марксизме, который изначально был европоцентричен и рассматривал
остальной мир как некий общий «азиатский способ производства». Поэтому даже
колонизацию Маркс оправдывал, полагая, что она выводит отсталые народы на
торный путь цивилизации, под которой Маркс имел в виду европейскую цивилизацию,
а точнее, только англосаксонскую.
Вернемся на
столетие раньше. К моменту начала сверхэксплуатации русского народа по
екатеринински.
В тот момент
времени культура (в том числе основная культура – бытовая) русского народа была
существенно выше. Об этом красноречиво свидетельствуют дневники Дениса
Ивановича Фонвизина:
Лейпциг, 13 (24) августа 1784
Приехали мы сюда благополучно. <...> Из
Кенигсберга <...> были мы в дороге до Лейпцига одиннадцать дней...
<...> По счастью нашему, прескучная медленность почталионов награждалась
прекрасной погодой и изобилием плодов земных. Во всей Западной Пруссии нашли мы
множество абрикосов, груш, вишен. <...> Выехали из <Риги> 23 июля.
<...> Мы поутру 26 числа пристали позавтракать в Ниммерзат, к пребедному
почмейстеру, у которого, кроме дурного хлеба и горького масла, ничего не нашли.
В 4 часа пополудни приехали в Мемель. <...>
Отобедав в Мемеле, ходил я в немецкий театр.
<...> Мерзче ничего я от роду не видывал. Я не мог досмотреть первого
акта.
<...> Поутру приехали мы в Росзиттен
переменять лошадей. Росзиттен есть прескверная деревнишка. Почмейстер живет в
избе столь загаженной, что мы не могли в нее войти.
<...> Обедали мы в деревнишке Саркау очень
плохо. <...> 30-го прибыли мы в Кенигсберг. Я осматривал город, в который
от роду моего приезжаю четвертый раз. Хотя я им никогда не прельщался, однако в
нынешний приезд показался он мне мрачнее.
<...> Всего же больше не понравилось мне их
обыкновение: ввечеру в восемь часов садятся ужинать и ввечеру же в восемь часов
вывозят нечистоты из города. Сей обычай дает ясное понятие как об обонянии, так
и о вкусе кенигсбергских жителей. 31-го
в девять часов поутру вынес нас Господь из Кенигсберга. Весь день были без
обеда, потому что есть было нечего. Ужинали в Браунсберге очень дурно.
Заметьте.
Плодородие рядом с Кеннгбсергом гораздо выше среднего по России (есть абрикосы,
груши и вишни, что характерно для Юга России и Малороссии), а живут немцы по
скотски.
Нюрнберг, 29 августа (9 сентября) 1784
Из журнала моего ты увидишь, что от самого Лейпцига
до здешнего города было нам очень тяжко. Дороги адские, пища скверная, постели
осыпаны клопами и блохами.
<...> Вообще, сказать могу беспристрастно, что
от Петербурга до Нюрнберга баланс со стороны нашего отечества перетягивает
сильно. Здесь во всем генерально хуже нашего: люди, лошади, земля, изобилие в
нужных съестных припасах, словом: у нас все лучше и мы больше люди, нежели
немцы.
И только
баварский Нюрнберг порадовал нашего писателя истотой, опрятностью и качеством
кухни. Тут стоит немного отвлечься и заметить, что Д.И.Фонвизин был по
настоящему культурным человеком, так как на первое место ставил, т.н. бытовую
культуру, а не знание рафаэлей и прочих тицианов. Этим он выгодно отличается,
от современных «расейских интеллигентов», способных часами рассуждать о Кафке и
не способных приготовить гречневую кашку и тем паче, не умеющих ее оценить по
достоинству.
25 августа (5 сентября) к обеду приехали сюда, в
Нюрнберг, и стали в трактире, в котором безмерная чистота и опрятность привели
нас в удивление. <...>
Я нигде не видал деликатнее стола, как в нашем
трактире. Какое пирожное! Какой десерт! О пирожном говорю я не для того только,
что я до него охотник, но для того, что Нюрнберг пирожными славен в Европе.
Скатерти, салфетки тонки, чисты, – словом, в жизнь мою лучшего стола иметь не
желал бы.
<...>31 августа к обеду приехали мы в
Аугсбург.
<...> Надобно знать, что нюрнбергские артисты
<художники> писали обо мне в Аугсбург, почему и явились ко мне
аугсбургские. <...> Все мы в открытых колясках поехали гулять за город
<...>. По возвращении ко мне все потчеваны у меня были русским чаем.
<...>
После обеда <...> возили нас на гульбище
<...>.
Все немецкие гульбища одинаковы. Наставлено в роще
множество столиков; за каждым сидит компания и прохлаждается пивом и табаком. Я
спросил кофе, который мне тотчас подали. Таких мерзких помой я от роду не
видывал – прямое рвотное. По возвращении домой мы потчевали компанию чаем,
который немцы пили, как нектар.
<Италия > 5 октября 1784
Боцен <...> лежит в яме. <...> Жителей в
нем половина немцев, а другая итальянцев.
<...> Образ жизни итальянский, то есть весьма
много свинства.
Полы каменные и грязные; белье мерзкое; хлеб, какого
у нас не едят нищие; чистая их вода то, что у нас помои. Словом, мы, увидя сие
преддверие Италии, оробели.
<...> После обеда ходил я к живописцу Генрицию
смотреть его работу; а от него в итальянскую комедию. Театр адский. Он построен
без полу и на сыром месте. В две минуты комары меня растерзали, и я после
первой сцены выбежал из него, как бешеный.
<...> Ввечеру был я на площади и смотрел
марионеток. Дурное житье в Боцене решило нас выехать из него.
<...> Поутру, взяв почту, отправились из
скаредного Боцена в Триент <...>, который еще более привел нас в уныние.
В самом лучшем трактире вонь, нечистота, мерзость...
<...> Мы весь вечер горевали, что заехали к
скотам.
<...> После обеда был я в епископском дворце.
<...> Сей осмотр кончился тем, что показали нам погреб его
преосвященства, в котором несколько сот страшных бочек стоят с винами издревле.
Меня потчевали из некоторых, и я от двух рюмок чуть не с ног долой. Казалось
бы, что в духовном состоянии таким изобилием винных бочек больше стыдиться,
нежели хвастать надлежало; но здесь кажут погреб на хвастовство.
<...> 16 выехали мы <...> из Триента;
обедали в карете. <...> Я послал эстафет в Верону, чтобы нам отворили
ворота, ибо иначе были бы мы принуждены у ворот ночевать, и сам, схватя
почтовых лошадей, тотчас поехал навскачь в Верону и стал в трактир очень
хороший. Дороговизна в Вероне ужасная; за все про все червонный.
<...> Надобно отдать справедливость немецкой
земле, что в ней житье вполы дешевле и вдвое лучше.
<...> Не понимаю, за что хвалят венецианское
правление, когда на земле плодоноснейшей народ терпит голод. Мы в жизни нашей
не только не едали, даже и не видали такого мерзкого хлеба, какой ели в Вероне
и какой здесь все знатнейшие люди едят. Причиною тому алчность правителей. В
домах печь хлебы запрещено, а хлебники платят полиции за позволение мешать
сносную муку с прескверною, не говоря уже о том, что печь хлебы не смыслят.
Всего досаднее то, что на сие злоупотребление никому
и роптать нельзя, потому что малейшее негодование на правительство венецианское
наказывается очень строго. Верона город многолюдный и, как все итальянские
города, не провонялый, но прокислый. Везде пахнет прокислой капустой.
С непривычки я много мучился, удерживаясь от рвоты.
Вонь происходит от гнилого винограда, который держат в погребах; а погреба у всякого
дома на улицу и окна отворены.
Забыл я сказать, что тотчас после обеда водил я
Семку смотреть древний амфитеатр.
<...> Итальянцы все злы безмерно и трусы
подлейшие. <...> Честных людей во всей Италии, поистине сказать, так
мало, что можно жить несколько лет и ни одного не встретить. Знатнейшей породы
особы не стыдятся обманывать самым подлым образом.
<...> В Италии порода и титла не обязывают
нимало к доброму поведению: непотребные дома набиты графинями.
<...> 11 ноября приехали мы в Ливорно, где
консул наш на другой день дал нам большой обед...
<...> Из Ливорно воротились мы опять в Пизу,
откуда <...> приехали в Сиену. <...> Отобедав, выехали мы из Сиены
в 4 часа и всю ночь ехали. 16 завтракали мы в местечке Аквапенденте.
В комнате, которую нам отвели и коя была лучшая,
такая грязь и мерзость, какой, конечно, у моего Скотинина в хлевах никогда не
бывает. <...>
Ни плодороднее страны, ни голоднее народа я не знаю.
Италия доказывает, что в дурном правлении, при всем изобилии плодов земных,
можно быть прежалкими нищими.
28 марта (8 апреля). <...> Если можно -
никогда и в Богемию не поеду, ибо народ весьма дурной, и притом столь же в нем
мало правды, сколько между польскими жидами. Здесь договор словесный никакой
силы не имеет... <...> Обед был сносный.
Как видите,
Италия, гордящаяся своей великой культурой произвела на Фонвизина самое «паскудное»
впечатление. Причем, житие на юге и дешевле и проще российского с долгими
зимами.
Но Фонвизин
среди русской аристократии был скорее исключением, так как все национальное,
народное он ценил больше иноземного. Остальная аристократия предпочитала
эксплуатировать своих крестьян низводя их состояние до уровня скотского.
Помимо
сверхэксплуатации падение культурного уровня основной массы народа была
результатом перенаселенности центральной России. Часть населения нужно было
переселять за Урал, помогать им осваивать русскую Америку. Увы, и этому
препятствовало крепостное право. Кстати, модель сверхэксплуатации народа наша
аристократия тоже позаимствовала на Западе.
Об опасности
следования в колее западного опыта начали задумываться наши отечественные
мыслители во второй половине 19-го века. Это известный спор славянофилов и
западников. Из среды славянофилов вышел такой оригинальный мыслитель как Н.Я. Данилевский,
который писал:
В продолжение этой книги мы постоянно проводим
мысль, что Европа не только нечто нам чуждое, но даже враждебное, что её
интересы не только не могут быть нашими интересами, но в большинстве случаев
прямо им противоположны… Если невозможно и вредно устранить себя от европейских
дел, то весьма возможно, полезно и даже необходимо смотреть на эти дела всегда
и постоянно с нашей особой русской точки зрения, применяя к ним как
единственный критерий оценки: какое отношение может иметь то или другое
событие, направление умов, та или другая деятельность влиятельных личностей к
нашим особенным русско-славянским целям; какое они могут оказать препятствие
или содействие им? К безразличным в этом отношении лицам и событиям должны мы
оставаться совершенно равнодушными, как будто бы они жили и происходили на
луне; тем, которые могут приблизить нас к нашей цели, должны всемерно
содействовать и всемерно противиться тем, которые могут служить ей
препятствием, не обращая при этом ни малейшего внимания на их безотносительное значение
– на то, каковы будут их последствия для самой Европы, для человечества, для
свободы, для цивилизации.
Еще дальше пошел
наш мыслитель Константин Леонтьев, который прямо указывал, что «средний
европеец как идеал и средство всеобщего разрушения». Это название его статьи, в
которой Константин Леонтьев пишет следующее: «Теперь посмотрим, не подтвердит
ли наше мнение сама Европа устами самых знаменитых своих писателей.
Все эти писатели на разные лады подтверждают наше
мнение; все согласны в том, что Европа смешивается в действительности и
упрощается в идеале. Разница в том, что иные почти довольны той степенью
смешения и упрощения, на которой находилась или находится в их время Европа;
другие находят, что смешение еще очень недостаточно, и хотят крайнего
однообразия, думая в этом оцепенении обрести блаженсхво; а третьи негодуют и
жалуются на это движение.
К первым относятся более или менее все люди умеренно
либеральные и умеренно прогрессивные. Иные из них не прочь от крайнего
упрощения, но боятся бунтов и крови и потому желают, чтобы равенство быта и ума
пришло постепенно.
Таков, например, Bastiat в своих «Harmonies
economiques».
Его книга дорога именно тем, что она пошла и
доступна всякому. Он говорит: «Мы не сомневаемся, что человечество придет ко
всеобщему одинаковому уровню: материальному, нравственному и умственному», – и
очень, по-видимому, рад этому; желает только постепенности в этом упрощении и
формы его не предлагает.
Таков Абу в своей книге «Le progres».
В ней вы найдете тоже очень ясное расположение ко
всеобщему однообразию. В другом месте Абу говорит: «Конечно, храбрый генерал,
искусный дипломат (un diplomate malicieux) и т.п. полезны, но они полезны для
мира в том виде, в каком он есть теперь, а придет время, в которое они не будут
нужны». Вот и еще две-три формы людского развития, человеческого разнообразия,
психического обособления индивидуумов и наций уничтожаются. Не позволены уже
более ни Бисмарки, ни Талейраны, ни Ришелье, ни Фридрихи и Наполеоны... Царей,
конечно, нет и подавно. Про духовенство Абу прямо в этом месте не говорит, но
он во многих других места своей книги отзывается или с небрежностью, или даже с
ненавистью о людях верующих. «Пускай себе кто хочет ходит в синагогу, кто хочет
в протестантскую церковь и т. д.» Подразумевается: «Это не страшно, с этим
прогресс справится легко!»
Как видите,
идеалы европейцев за последние 200 лет нисколько не изменились: всеобщее
упрощение.
Кстати, Николай
Павлович Романов однажды заметил:
«Загнивающая
Европа строит загнивающий капитализм. Так что ж, я в это дерьмо наступать
должен?». То есть Николаю все было понятно еще в начале 19-го века. Увы, у него
не было положительной программы, альтернативной капитализму. И после смерти
А.С. Пушкина не было человека, способного дать такую национальную программу.
Пушкин отрицательно относился к капитализму. Так в рецензии на книгу Джона
Теннера «Тридцать лет среди индейцев» Пушкин писал:
С некоторого времени Северо-Американские Штаты
обращают на себя в Европе внимание людей наиболее мыслящих. Не политические происшествия
тому виною: Америка спокойно совершает свое поприще, доныне безопасная и
цветущая, сильная миром, упроченным ей географическим ее положением, гордая
своими учреждениями. Но несколько глубоких умов в недавнее время занялись
исследованием нравов и постановлений американских, и их наблюдения возбудили
снова вопросы, которые полагали давно уже решенными. Уважение к сему новому
народу и к его уложению, плоду новейшего просвещения, сильно поколебалось. С
изумлением увидели демократию в ее отвратительном цинизме, в ее жестоких
предрассудках, в ее нестерпимом тиранстве. Все благородное, бескорыстное, все
возвышающее душу человеческую – подавленное неумолимым эгоизмом и страстию к
довольству (comfort); большинство, нагло притесняющее общество; рабство негров
посреди образованности и свободы; родословные гонения в народе, не имеющем
дворянства; со стороны избирателей алчность и зависть; со стороны управляющих
робость и подобострастие; талант, из уважения к равенству, принужденный к
добровольному остракизму; богач, надевающий оборванный кафтан, дабы на улице не
оскорбить надменной нищеты, им втайне презираемой: такова картина Американских
Штатов, недавно выставленная перед нами.
Отношения Штатов к индийским племенам, древним
владельцам земли, ныне заселенной европейскими выходцами, подверглись также
строгому разбору новых наблюдателей. Явная несправедливость, ябеда и
бесчеловечие американского Конгресса осуждены с негодованием; так или иначе,
чрез меч и огонь, или от рома и ябеды, или средствами более нравственными, но
дикость должна исчезнуть при приближении цивилизации. Таков неизбежный закон.
Остатки древних обитателей Америки скоро совершенно истребятся; и пространные
степи, необозримые реки, на которых сетьми и стрелами добывали они себе пищу,
обратятся в обработанные поля, усеянные деревнями, и в торговые гавани, где
задымятся пироскафы и разовьется флаг американский.
Всё так и
сбылось.
Вполне возможно,
что судьба североамериканских индейцев ожидает и нас. Или хуже того упрощение и
превращение во врага русских в среднего европейца. Так что же нужно предпринять
для того, чтобы избегнуть этой участи.
Ответ прост,
хотя и несколько тяжел: культурная революция
Нам нужно
перестроить отношение к Европе и ко всему иному миру, исходя из приоритета
русской культуры. Нужно покончить с европроцентризмом в образовании, культуре.
Самое главное покончить с европоцентризмом в преподавании истории. В мире уже
были подобного рода прецеденты – это «культуркампф» Вирхова и Бисмарка и «культурная
революция» Мао-Цез-дуна.
Вот, что
показывает сравнение периодов Культуркампф в Германии и культурной революции в
КНР:
Отношение к
культурной революции, происходившей в Китае, базируется на стереотипе, что де
это были бесчинства молодёжи, инициированные лично Мао Цзедуном, желающим руками
молодёжи расправиться со своими политическими противниками. Называется огромное
число жертв (до 70 миллионов). Анализ положительного наследия культурной
революции обычно не ведется.
Однако, бурный
рост и развитие Китая наводят на мысль, что не самую последнюю роль в этом
процессе сыграла именно культурная революция. Напрашивается аналогия с
культурной борьбой Отто фон Бисмарка в Германии[1]
Что было до
культурной революции?
1. Ориентация
национальной Китайской буржуазии на Запад и на Японию
2. Наркомания.
3. Начетничество
как в среднем, так и в высшем образовании. Нация ориентировалась на прошлое, а
не на будущее.
4. Раскол страны
на провинции, управляемые независимыми от центра губернаторами
5. Отсутствие
единого языка и единых правил современной письменности (вэньянь)
6. Опасность
скатывания страны в хаос и раздробленность дореволюционного прошлого.
7. Отсутствие
всеобщей грамотности
8. Отсутствие
необходимой подготовки для появления грамотных квалифицированных рабочих.
9. Наличие в
обществе архаичных верований и сомнительных культов и суеверий.
Сведём это всё в
таблицу, включив в нее, для контрастности, Германию времен реформ Отто фон
Бисмарка.
Таблица
сравнения положения стран до культурной революции (культурной борьбы) и после:
|
№ |
Состояние
китайского общества до культурной революции |
Состояние
китайского общества после культурной революции |
Состояние
немецкого общества до культурной борьбы |
Состояние
немецкого общества после культурной борьбы |
|
1.
|
Ориентация
национальной Китайской буржуазии на Запад и на Японию |
Современное
нам китайское общество ориентирована на величие и мощь Китая. Даже
коррупционеры вкладывают деньги не за границей (как у нас), а в экономику
Поднебесной |
Ориентация
немецкой буржуазии на Великобританию и Францию |
После
культурной борьбы немецкая буржуазия была нацелена исключительно на рост
немецкой экономики. Все непроизводственные расходы (финансовые спекуляции в
т.ч. в пользу иностранцев) пресекались на корню |
|
2.
|
Наркомания. От
20 до 40% населения |
Велась
и ведётся борьба. Сильно сокращена. |
Ну
разве что прусский картофельный шнапс очень плохого качества |
|
|
3.
|
Начетничество
как в среднем, так и в высшем образовании. Нация ориентировалась на прошлое,
а не на будущее. |
Отмена
вэньяня и отмена ориентации на призраки прошлого. Смена ориентации высшей школы
с начетничества на естественные науки |
Начетничество
и латынь как в среднем, так и в высшем образовании. Нация ориентировалась на
чужую античность (греческую и римскую), а не на свое будущее. |
Смена
ориентации с гуманитарных наук на естественные и точные. Уход от латыни в
пользу немецкого. Развитие немецкой литературы и истории. |
|
4.
|
Раскол
страны на провинции, управляемые независимыми от центра губернаторами |
Губернаторы
и малейшие поползновения в сторону сепаратизма сметены отрядами хунвейбинов и
цзаофаней |
Курфюрства
– формально независимые |
Усиление
центральной власти |
|
5.
|
Отсутствие
единого языка и единых правил современной письменности (вэньянь) |
Переход
на современный китайский литературный язык (байхуа). Переход на единый
государственный язык (Путунхуа). Постепенный отказ от диалектов в
пользу единого языка |
В
каждом курфюрстве было свое наречие (даже до сих пор баварский диалект не
понятен жителю севера) |
Создание
единого государственного и литературного немецкого языка |
|
6.
|
Опасность
скатывания страны в хаос и раздробленность дореволюционного прошлого |
Потенциальные
сепаратисты ликвидированы молодёжью, а в результате «огня по штабам» снижена
вероятность перерождения партийно-хозяйственной верхушки в буржуазиию |
Опасность
скатывания страны в раздробленность прошлого |
Даже
Поражения в Первой и Второй мировой войнах не смогли зафиксировать
раздробленность Германии. |
|
7.
|
Отсутствие
всеобщей грамотности |
Всеобщее
начальное образование (упрощен язык), но грамотность стала уделом миллионов |
Отсутствие
всеобщей грамотности |
Всеобщее
начальное образование |
|
8.
|
Отсутствие
необходимой подготовки для появления грамотных квалифицированных рабочих |
Появление
миллионов грамотных квалифицированных рабочих. |
Недостаток
образования для рабочих (будущих солдат мировой войны) |
Появление
миллионов грамотных квалифицированных рабочих. |
|
9.
|
Наличие
в обществе архаичных верований и сомнительных культов и суеверий |
Борьба
с ними, в том числе путём массового обучения и разъяснение. Уход от
даосистских и буддистских суеверий |
Засилие
в обществе клерикальных кругов Ватикана |
Уход
от влияния Ватикана. Приход к власти Гитлера был инспирирован, в т.ч.
Ватиканом для усиления своего влияния и нового крестового похода на Восток |
Сброс классической культуры (и даже большей части исторической памяти), как
балласта, стремление забыть её как кошмарный сон привело к удивительному
эффекту омоложения нации. В одном из романов Лескова достаточно тонко
подмечен психотип классического китайца: ничему не удивляться и считать, что
всё уже в безграничной китайской истории было. Это яркий признак старой,
утомлённой собственной жизнью нации закрепился в обыденном сознании «народа с
трёхтысячелетней культурой» (и, разумеется, всячески поддерживается китаистами,
словно поставившими себе цель изучать свет угасшей звезды). И вот в XX столетии
Китай стал молодым.
Впрочем, любой непредвзятый человек мог увидеть, с каким поистине юношеским
романтизмом и столь же юношеским максимализмом китайский народ увлёкся «коммунизмом».
И с какой, поистине, детской наивностью китайцы пытались достучаться до «советских
ревизионистов» и доказать им, что бездействие – преступление, когда имеется
такое всепобеждающее оружие, как марксизм-ленинизм, что нельзя почивать на
лаврах, когда коммунизм – вот-вот, только протяни руку, «три года ударного
труда – триста лет процветания», что надо ещё чуть-чуть побороться за победу
коммунизма во всём мире…
Это не маразматическое впадение в детство, а именно омоложение. Китай в XX
веке как бы прошёл через ряд чудесных котлов и… вышел молодой нацией.
Современный Китай вырвался из аутизма, он не смотрит безотрывно вглубь себя; в
нём внезапно проснулся тот почти забытый Китай древности (по-европейски даже
лучше более «культурно» сказать – античности) – открытый миру и прогрессу. Его «великая
культура» оказалась не только громадным достижением, но и в чём-то проклятием.
Отбросив с отвращением багаж «тысячелетней традиции» – по большей части
схоластической и бессмысленной, он стёр с себя патину веков, открыв свою
истинную сущность. Китай сейчас не просто жадно «осваивает» достижения
современной цивилизации – он навёрстывает выпавшие из его жизни столетия, чтобы
вновь стать собой.
К сожалению,
следует отметить, что всякий раз, как у нас начиналась подлинная русская
культурная революция она несчастливо прерывалась смертью правителя. Так было в
Стоит отметить,
что кампания против низкопоклонства перед Западом была инициирована Петром
Леонидовичем Капицей, который многократно писал Сталину о том, что мы
недооцениваем собственную науку и культуру и переоцениваем иностранную. Вот,
что об этом пишет Вадим Валерьянович Кожинов в книге «Победы и беды России»:
«Обратимся теперь к другой проблеме –
научно-техническому развитию страны. 30 ноября 1932 года были опубликованы
следующие суждения Сталина о России: «…наша страна была исключительно отсталой…
Мы следим за САСШ, так как эта страна стоит высоко в научном и техническом
отношении. Мы бы хотели, чтобы люди Америки были нашими учителями в области
науки и техники, а мы их учениками».
Перенесемся сразу же на тринадцать с лишним лет
вперед. 9 февраля 1946 года Сталин заявил: «…особое внимание будет обращено… на
широкое строительство всякого рода научно-исследовательских институтов, могущих
дать возможность науке развернуть свои силы. Я не сомневаюсь, что если окажем
должную помощь нашим ученым, они сумеют не только догнать, но и превзойти в
ближайшее время достижения науки за пределами нашей страны».
«Прогноз» оказался до удивления верным: всего восемь
лет спустя, в 1954 году, в СССР начала работать первая в мировой истории
атомная электростанция и был создан первый реактивный пассажирский лайнер
«Ту-104», в 1957-м вышел на орбиту первый искусственный спутник Земли, в 1961-м
состоялся первый полет человека в космос.
Есть все основания полагать, что цитируемые суждения
Сталина (из его речи 9 февраля 1946 года) были порождены письмами (от 25 ноября
1945-го и 2 января 1946-го) одного из виднейших тогдашних ученых П. Л. Капицы
(см. его изданную в 1989 году книгу «Письма о науке»). Тот факт, что эти письма
произвели громадное впечатление на Сталина, вполне очевиден: Капица, начиная с
1937 года, отправил вождю более десятка писем, но только после двух последних
впервые получил ответное послание, в котором было сказано: «В письмах много
поучительного» (понятно, что в устах «Великого Учителя» эти слова имели
чрезвычайно весомое значение).
Петр Леонидович в двух своих письмах говорил, прежде
всего, о вреднейшей недооценке отечественной науки и техники, отмечая, в
частности, что после 1934 года в Академии наук было создано всего лишь два
научно-исследовательских института (ср. цитату из сталинской речи,
произнесенной 9 февраля 1946 года, – в ней есть несомненный «отклик» на это
место письма). Притом ученый не «побоялся» написать о причинах сей недооценки:
«Это у нас старая история, пережитки революции», хотя счел нужным тут же
констатировать: «Война в значительной мере сгладила эту ненормальность».
(Целесообразно в связи с этим сообщить, что Капица писал Сталину еще в декабре
1936-го – январе 1937 года: «Все развитие нашей промышленности базируется на
перенятии чужого опыта… в отношении прогресса науки и техники мы полная колония
Запада», – писал, но не отправил это письмо, так как, по-видимому, не ожидал
тогда, что будет понят.)
Вместе с письмом от 2 января 1946 года Капица
прислал Сталину рукопись книги историка техники Л. И. Гумилевского «Русские
инженеры», которая была создана по настоянию Капицы, а по распоряжению Сталина
немедля издана. «Из книги, – подводил итоги в письме Сталину Капица, – ясно: 1.
Большое число крупнейших инженерных начинаний зарождалось у нас. 2. Мы сами
почти не умели их развивать… 3. Часто причина неиспользования новаторства в
том, что обычно мы недооценивали свое и переоценивали иностранное… сейчас нам
надо усиленным образом поднимать нашу собственную технику… Успешно мы можем
делать это только… когда мы, наконец, поймем, что творческий потенциал нашего
народа не меньше, а даже больше других, и на него можно смело положиться».
Нельзя не напомнить, что Капица с 1921 по 1934 год жил и работал за рубежом и,
следовательно, сопоставлял научно-технические «потенциалы» Запада и России с
полным знанием дела».
Увы, кампания по
борьбе с низкопоклонством перед западом не была доведена до завершения, что
привело к краху СССР и современной культурной деградации России.
Список
источников и литературы:
1. Крижанич Ю.
Политика. – М., 1965.
2. Крижанич Ю.
Граматично исказанје об Руском језику (1666). – М.: В Университетской
Типографии, 1859. – 276 с.
3. Кожинов В.В.
Победы и беды России. М.,
4. Пушкин А.С. Статья
«Джон Теннер». Собрание сочинений в 10 томах. Электронная версия: www.rvb.ru/pushkin/01text/07criticism/01criticism/0436sovr/0956.htm.
5. Данилевский
Н.Я. Россия и Европа. Электронная версия: vehi.net/danilevsky/rossiya/index.html.
6. Константин
Леонтьев. Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения.
Электронная версия: http://bookmate.com/books/ZzSvkeh4.
7. Фонвизин Д.И.
Путевые дневники. Электронная версия: imperium.lenin.ru/LENIN/24/fonvizin.html#1-p.
[1] Культурную революцию, происходящую в США и Западной Европе где то с начала 60-х годов 20-го века, я здесь рассматривать не буду, как явление деструктивное по сути и по форме.