До начала ХХ века артиллерия и флот были теми показателями, по которым безошибочно можно было определить уровень развития государства. А поскольку эпоха Ивана Грозного является очень своеобразным периодом истории нашей страны – о ней написано очень много, но по большей части написанное представляет собой перепевы давно введенных в оборот мифов и потому не представляет собой большой ценности, то я предлагаю рассмотреть эту эпоху при помощи такого интегрального показателя как степень развития артиллерии и флота.

Итак, ещё дед и отец Ивана Грозного активно применяли артиллерию в своих походах – например, только в 1514 г. для осады Смоленска (тогда ещё литовского) было собрано 300 тяжёлых орудий, а также 2000 средних и малых пищалей (учитывая, что военный лексикон того времени допускал достаточно широкие толкования многих терминов, можно предположить, что в последний показатель кроме орудий малого калибра вошло и ручное огнестрельное оружие, но и в этом случае число более чем солидное, ведь 20 годами ранее французский король Карл VIII выступил в поход на Италию со 136 пушками и захватил всю северную половину Аппенинского полуострова), и в результате по словам летописца «… от пушечного и пищального стуку и людского кричания и вопля, такожде от градских людей супротивнаго бою пушек и пищалей, земли колыбатися и другу на друга не видети и весь град в пламени курения дыма мняшеся вздыматися ему и страх велики нападе на гражданы». К сожалению, не нашлось у нас историка, способного написать броскую фразу о достижениях Ивана III и Василия III (подобно Макиавелли с его «Карлу, королю Франции, и впрямь удалось захватить Италию с помощью куска мела») и тем увековечить их в памяти потомков.

Юному Ивану IV наследие досталось обширное, но по большей части беспорядочное – как из-за отсутствия четких требований к материальной части артиллерии (что, собственно, было всеобщим явлением в Евразии первой половины XVI века), так и из-за общей неразберихи времен его детства. Однако, великий князь рос и постепенно наводил порядок – и в стране, и в артиллерийском деле.

В 1550 г. царь издал указ («приговор») о распределении воевод по полкам в соответствии с заслугами, а не знатностью рода. В том же году было создано стрелецкое войско – первое в России постоянное регулярное войско. Новизной в данном случае выступал способ комплектования и службы, а не вооружение огнестрельным оружием (ведь впервые «пищальники» упоминаются в русских летописях в 1510 г. и с тех пор регулярно встречаются на их страницах). Первоначально было набрано 3000 человек «не тяглых и не пашенных и не крепостных людей, которые б собою добры и молоды и резвы и из самопалов стрелять были горазды», которых разделили на шесть «приказов» по 500 человек (в отечественной литературе укоренилось мнение, что приказ – аналог более позднего полка, но как это следует из численности личного состава, более точным аналогом приказа является батальон). Каждый стрелецкий приказ имел свой цвет одежды, селился в особой слободе и имел свою «съезжую избу» (своего рода штаб). Был и главный Стрелецкий приказ, управлявший деятельностью всего стрелецкого войска.

Кроме стрельцов, в отдельное сословие были выделены и пушкари – люди, обслуживавшие артиллерию. Для вступления в это сословие человеку было нужно поручительство известных лиц. Жили и служили пушкари по тем же правилам, что и стрельцы.

Поскольку войско называют регулярным не за круглосуточное сидение в казармах за государственный счёт, а за единообразное и регулярное обучение личного состава, то всё это было у стрельцов в полной мере. Стрелецкий голова (командир приказа) был обязан часто делать смотры стрельцам и обучать их стрельбе из самопалов, а посетивший Россию в 1550-х годах англичанин Ричард Ченслер описывал в своей книге как в 1557 г. царь Иван лично проверял боевую готовность московских стрельцов, для чего те вели огонь по специально выстроенному ледяному валу. Также проводился и смотре пушкарей – по специально построенным и заполненным землёй срубам они вели огонь сначала из самых малых, а потом из всё более и более крупнокалиберных орудий. Неудивительно, что всё это казалось Ченслеру удивительным – появления боеспособной пехоты на его родине надо было ждать ещё целый век, а попытки европейских государей учредить у себя постоянную боеспособную пехоту (ландскнехты императора Максимилиана I, «легионы» французского короля Франциска I) если и имели определенный успех (как в случае с ландскнехтами), то к середине XVI века полностью деградировали в силу различных причин.

Возвращаясь к теме данной работы, следует отметить, что стрелецкие приказы получили и свою собственную полевую артиллерию, которую каждый стрелецкий голова мог использовать в бою по своему усмотрению (в Европе, точнее – в Швеции, подобную практику ввёл лишь король Густав-Адольф в начале XVII века).

Однако, и до военной реформы 1550 года в русской артиллерии вводились различные новшества. Ещё в начале царствования Ивана IV (точнее – началу регентства его матери при малолетнем сыне) наша артиллерия была разделена на три части – «большой наряд» (осадную), «полковой наряд» (полевую; «полк» в данном случае означает не воинскую часть, а армию в целом («полк левой руки», «полк правой руки» и т.п.)) и крепостную. В 1545 г. по итальянским образцам были отлиты «вальконейки» (фальконеты) массой по 16 пудов (262 кг). В апреле-июне 1547 г. грандиозный двухмесячный пожар уничтожил в Москве часть Пушечного двора, но его восстановили в ударные сроки, и уже осенью он готовил орудия к походу на Казань.

Вскоре царь Иван IV обратился к императору Карлу V с просьбой (передав её через саксонца Ганса Шлитте) о присылке различных специалистов, в том числе и литейщиков орудий. Император согласился, но магистр Ливонского ордена запретил проезд нанятых Шлите 123 европейских специалистов через свои земли в Россию, что и сорвало всё мероприятие. Тем не менее, некоторым европейским мастерам всё же удавалось попасть в Россию – например, в первой половине 1550-х гг. в Москве появился пушечный мастер Кашпир Ганусов (учитывая особенности передачи иностранных имен и фамилий в русских документах того времени, можно предположить, что это был выходец из Центральной Европы по имени Каспар Хансен).

Раз речь зашла о работе в России европейских специалистов, то думаю, читателям будет интересен пример «утечки мозгов» в обратном направлении. Дело в том, что в 1560-х годах после поджога типографии в Москве печатники Иван Фёдоров и Петр Мстиславец уехали в Великое княжество Литовское, где продолжили свою издательскую деятельность, помимо которой занимался и артиллерией и в связи с этим часто посещал Краков (тогдашнюю столицу Польши). Так, например, между 9 и 12 января 1583 г. в казначейских книгах Кракова, где фиксировались выплаты, сделанные повелением короля Стефана Батория, отмечено: «Ивану Федоровичу Друкарю Москвитину посланному Его королевским Величеством во Львов по делу отливки малой войсковой пушки на путевые расходы выплачено 45 золотых. Ему же на медь и на другие расходы, связанные с литьём малого орудия по образцу, хранящемуся у львовского старосты, в соответствии с квитанцией ассигновано 70 золотых и 50 денаров».

Между 26 февраля и 23 июля 1583 г. Иван Федоров ездил в Вену, где демонстрировал императору Священной Римской империи Рудольфу II (1576-1612) сконструированную им 100-ствольную пушку с заменяемыми стволами (видимо, на эту конструктивную особенность типографа Фёдорова натолкнули подвижные литеры в типографском наборе). Рудольфа пушка заинтересовала, но принять условия мастера он не смог и тогда Федоров предложил свои услуги саксонскому курфюрсту Августу, сообщив ему в письме на латыни о принципиально иной конструкции орудия, и писал, что его изобретение «позволяет из отдельных частей составлять пушки, кои разрушают и уничтожают самые большие крепости и хорошо укрепленные поселения, меньшие же объекты взрывают в воздух, разносят на все стороны и сравнивают с землей...».

Собственно, для меня так и осталось неясным, в чем именно не сошлись Иван Фёдоров и Рудольф Габсбург – ведь император обожал всякие диковины и собрал первую в Европе кунсткамеру, тратя деньги подчас на совершенно идиотские вещи (например, он заплатил 11.000 дукатов (т.е. около 37,5 кг золота) за книгу, вся ценность которой была в том, что текст там был не напечатан, а вырезан из белого пергамента и наклеен на синюю бумагу) и собрал при своем дворе большое количество алхимиков, астрологов и чернокнижников со всей Европы (у него работали англичане Джон Ди и Эдвард Келли, итальянец Джордано Бруно, поляк Михаил Сендивогий, шотландец Александр Сетон, немец Михаэль Майер). Видимо, у Фёдорова, отягощённого огромными долгами из-за своей издательской деятельности, просто не было денег на полноценную действующую модель пушки, а без неё венские военные убедили императора отказаться от услуг иноземного выскочки. В итоге, Фёдоров не получил помощи ни от него, ни от саксонского курфюрста и умер в декабре того же 1583 года, поэтому интересный технический проект так и остался нереализованным (да, собственно и вся артиллерия империи Габсбургов к началу Тридцатилетней войны оставляла желать много лучшего).

Однако вернемся к рубежу 1540-50-х годов. Главными военными событиями этого периода стали три похода русской армии на Казань, завершившиеся масштабной осадой этого города в 1552 г.

Осада Казани

Эта осада стала первой пробой сил обновленного русского войска и, конечно же, артиллерии. Первые два неудачных похода на Казань (в 1547 и ноябре 1549 – феврале 1550 гг.) принесли нашей армии ценный боевой опыт – стало ясно, что действовать лучше летом, а не зимой, и что успешная компания невозможна без мощной военной и продовольственной базы в непосредственной близости от Казани. Для решения последней проблемы в 1551 г. в 32 км от Казани в месте впадения в Волгу реки Свияга был построен город Свияжск, который и стал такой базой. Примечательно то, что Свияжск строился дважды – ранней весной 1551 г. царь послал Ивана Выродкова с людьми в Углицкий уезд, где они заготовили детали для будущего города, которые уже в мае были сплавлены по Волге к месту строительства и новая крепость была построена всего за четыре недели. Её стены изготавливались в виде отдельных срубов и уже на месте засыпались землёй, что позволило быстро получить крепость размером 1000 × 800 м с толщиной стен до 8 м. Подобных сборно-разборных крепостей тогда не знала ни одна страна!

В июне 1552 г. Иван IV отправился свой третий поход на Казань. Как сообщает летописец, у него было 150.000 войска и 150 пушек. Что касается численности личного состава русской армии, то есть основания полагать, что она завышена как минимум в несколько раз, поскольку на протяжении всего XVI века и в Европе, и в России полководцы действовали армиями из нескольких десятков тысяч человек, а масса полторы сотни тысяч человек выходила за пределы тогдашнего оперативного искусства. Более того, описывая поход в Ливонию 1578 г. где русское войско насчитывало 39.681 чел., историк военного искусства Е.А. Разин отмечает, что ради этой численности «имело место почти предельное мобилизационное напряжение» - а ведь к тому времени к России уже было присоединено Казанское и Астраханское ханства, а также Прибалтика и Белоруссия, что существенно повышало мобилизационный ресурс государства. Поэтому я считаю более правдоподобной численность русской армии в походе 1552 г. около 30.000 человек. (Также стоит отметить, что в описании Куликовской битвы в летописях фигурирует то же самое число – 150.000 – причем для обеих сторон; видимо, был в этом числе какой-то особый смысл для русских летописцев). Зато численность артиллерии указана вполне точно. Командующим артиллерией («воеводой у наряда») был боярин Михаил Морозов.

Поскольку уже в дороге царь получил известия о вторжении крымских татар, то отправил против них отряды воевод Пронского и Хилкова и Передовой полк под командованием Петра Щенятева и Андрея Курбского, а после получения вести об осаде Тулы крымскими татарами при поддержке турецких янычар и турецких артиллеристов отправил туда ещё Большой полк под командованием Михаила Воротынского. 24 июня царю стало известно об отражении штурма Тулы, а на следующий день - о поражении вражеского войска на реке Шиворонь (под Тулой). Однако, эти победы ещё не избавляли страну от угрозы с юга, поэтому дальнейший поход на Казань было решено совершать двумя колоннами: Царский и Сторожевой полки и полк Левой руки должны были идти на Владимир и Муром, а Передовой, Большой и Правой руки – на Рязань и Мещеру, а соединиться обе колонны должны были за рекой Сура. 3 июля колонны двинулись по указанным направлениям. Через 14 дней северная колонна переправилась через Суру и соединилась с южной, и всё войско пошло к Свияжску, куда прибыло 13 августа (а ещё туда по Волге прибыли суда под командованием Петра Булгакова). Таким образом, за 43 дня русское войско прошло 850 км. К 20 августа войско переправилось через Волгу и за 3 дня преодолело оставшиеся 30 км до Казани – падение темпа продвижения в два раза объясняется тем, что пропускная способность дорог не была рассчитано на такую армию, а кроме того, каждому солдату было приказано заготовить по бревну для тына и по одному туру (срубу с землей примерно в 2,3 м высоты и 2,1 м в поперечнике) на 10 человек – для строительства полевых укреплений вокруг Казани.

Сама Казань была расположена в 5 км от Волги на господствующей на всей местностью высоте. Город был обнесен дубовыми стенами, пространство между которыми было заполнено камнем, землей и глинистым илом, потому разрушение этих стен артиллерией при общей толщине 8,5 м и высоте 8 м было трудной задачей для артиллерии. Стены были усилены 14 каменными башнями. В городе был гарнизон из 33.000 человек, а вне города за Арским полем было до 30.000 конницы под командованием Япанчи. План обороны казанских татар состоял в одновременном нанесении ударов конницей Япанчи и вылазок из города. Но от перебежавшего к русским Камай-мурзы стало известно об этом плане, поэтому на военном совете было решено, что большая часть войска займется осадой, а остальная (3000 конницы и 15.000 пехоты под командованием Шуйского) – разгромом Япанчи. Шуйскому удалось выманить Япанчу из леса и заставить его дойти почти до полевых укреплений русской армии, после чего главные силы Шуйского ударили из засады. В результате, большая часть татарской конницы была уничтожена, а Шуйский, преследуя остатки войска Япанчи, уничтожил Арский острог и вернулся к главным силам с большими запасами продовольствия.

26 августа царь приказал «делати большую крепость» и в течение 7 дней Казань была окружена двумя параллелями туров, за которыми находились войска и орудия. Всё это требовало больших сил (например, только на строительство параллели из туров в Арском поле потребовалось 7000 человек (не считая персонала для вспомогательных работ) и 4500-5000 человек на их прикрытие со стороны крепости) и огромного умения в организации работ подобного масштаба и их защите – и, как показала практика, всё это имелось у людей Ивана IV. Разные исследователи по-разному указывают руководителя инженерных работ в русской армии: одни называют дьяка Ивана Выродкова, другие – анонимного «немчина розмысла». Учитывая тот факт, что русские служебные документы всегда фиксировали (пусть и в искаженном виде) имена работавших в России иностранных специалистов (ведь им надо было платить солидное жалование, а саму выдачу жалования отражать в документах), то наличие безымянного «немчина» на столь высокой должности я полагаю невозможным в силу неустанной работы отечественной бюрократии уже в то время, а само появление этой версии – не более чем позднейшей правкой истории поклонниками Запада, не желавшими давать русским «унтерменшам» малейшего права на осмысленную творческую деятельность.

Построенные русской армией параллели находились в 100-300 метрах от казанских стен (т.е. на расстоянии эффективного огня ручного огнестрельного оружия того времени). Постепенно, русская артиллерия и стрелки подавили казанскую артиллерию, но проделать в стенах города проломы необходимой ширины артиллерия не смогла. Стоит отметить, что ни одно описание осады Казани не обходится без упоминания русской осадной башни. Обычно, пишут что-то вроде «… была построена башня высотою 13 метров. На ней установили 50 легких артиллерийских орудий (гаковниц) и 10 тяжелых… Сотни людей за длинные канаты потащили башню при помощи блоков по настилу из бревен к стене крепости…» и подобное описание кочует из книги в книгу, но в основе всех их лежит отрывок из «Истории о великом князе Московском»перебежчика Андрея Курбского: «И к тому у нас вежу над обычай великую и высокую за две недели урублено потаенно, за полмили от града, и единыя нощи близ рва мескаго поставлено и на неё взношено стрельбы десять дел и пятьдесят гаковниц; и зело великую шкоду в месте и во граде не всякий день чинено с нея» («мы построили тайно за две недели высокую башню в защищенном месте в полумиле от Казани, рядом городским рвом, а затем в одну ночь поставили на нее десять орудий и пятьдесят гаковиц и из них много вреда ежедневно чинили городу»). Как мы видим, участник осады Казани не пишет ни о движении башни к стенам города, ни о 60 орудиях на ней, поскольку гаковница – это более тяжёлая и непригодная для полевого боя разновидность пищали/мушкета, которые использовались при обороне крепостей и были снабжены крюком (гаком). Кроме того, военный инженер генерал-майор Ласковский в своих «Материалах для истории инженерного искусства в России» с расчетами показал, что для размещения 60 орудий башня высотой 13 м должно была иметь протяжённость по фронту 40 м (после чего переставала быть башней) и что не было невозможно выдвижение готовой башни к городским стенам. Скорее всего, башня была построена в безопасном месте, а затем (как целый город Свияжск годом ранее) разобрана и за одну ночь собрана заново на боевой позиции, где использовалась как наблюдательный пункт, а для внесения некоторого оживления в жизнь осаждённых на ней установили несколько орудий.

Тем не менее, именно подвижная башня с 60 орудиями прочно укоренилась в нашей литературе – ведь так интереснее!

Осада затягивалась, поэтому было решено применить минные подкопы. 10 дней рыли подземную галерею к источнику, откуда жители Казани брали воду, и в минном горне (камере для заряда) было заложено 11 бочек пороха общей массой 946 кг. 5 сентября заряд был взорван и был разрушен не только источник, но и часть прилегающей городской стены. Через образовавшийся пролом русские попытались ворваться в город, но были отброшены. Затем началась подготовка к общему штурму, в ходе которой были сделаны три минные галереи (начатые ещё 24 августа) – к Ногайским воротам, к Арским воротам и к башне, расположенной правее Арских ворот; при строительстве минных галерей приходилось вести их ниже рва глубиной 14,7 м. Поскольку все три горна были заложены очень глубоко, то в каждый пришлось закладывать очень мощные заряды пороха – примерно по 240 пудов (3,9 т). Первым – 30 сентября – был взорван горн у Арских ворот и осаждавшие смогли захватить Арскую башню и часть стены, но не начали общего штурма города через образовавшийся пролом, т.к. не все отряды были готовы и царь ждал ещё двух подрывов. Оставшиеся два горна были взорваны 2 октября и начался штурм всеми силами. Татары защищались упорно, поэтому потребовалось личное участие Ивана IV в бою, чтобы воодушевить дрогнувшие войска, и в итоге город был взят.

Так к нашему государству было присоединено Казанское ханство, а царь и реформированная армия получили неоценимый боевой опыт.

Развитие артиллерии в межвоенный период

В 1554 г. в документах появляются первые записи о пушечном мастере Кашпире Ганусове, ставшем со временем учителем Андрея Чохова – создателя Царь-пушки и многих других выдающихся орудий. В сентябре того года Ганусов закончил отливку 530-мм орудия с длиной ствола 448 см, стрелявшего каменными 320-кг ядрами. В 1555 г. мастер Степан Петров отлил пушку «Павлин» длиной 440 см и общей массой 16.626 кг, стрелявшую 240-кг каменными ядрами. В итоге, работа русских пушечных мастеров позволила царю подготовиться к войне с Ливонским орденом, обладавшим большим количеством крепостей на подконтрольной территории.

Война в Прибалтике

Войну 1558-1583 годов принято называть Ливонской, хотя долгое время она велась она на территориях, не имеющих отношения к самой Ливонии и, к тому же, такие хронологические рамки выводят из рассмотрения русско-шведскую войну 1554-57 годов, чьи причины и результаты были тесно связаны с началом Ливонской войны. Поэтому я полагаю, что правильнее называть её Прибалтийской войной (поскольку одними из главных театров военных действий была не только Ливония, но и Эстляндия, Белоруссия, а также Моонзундские острова).

Причиной войны было стремление русского государства получить выход к Балтийскому морю (как иногда принято считать) – выход к морю был: нашему государству принадлежала вся река Нева, на реке Луге ещё в 1492 г. был основан город Ивангород – а стремление обеспечить полноценную торговлю с Европой по морю, поскольку порта в устье Невы не было, а русских купцов всячески притесняли в землях Ливонского ордена. Вот только на свою беду сам орден, и без того надорванный войнами с Польшей на протяжении полутора веков и борьбой горожан прибалтийских городов и их епископов за независимость, стремительно слабел и не мог удержать контроль над торговыми путями. Кроме того, получение новых земель в Прибалтике позволяло царю наделить поместьями новых дворян и тем самым увеличить численность дворянской конницы – главной ударной силы русской армии.

Поэтому в январе 1558 г. русская армия численностью 40.000 человек перешла ливонскую границу. Точнее, армия была не русской, а многонациональной – в её составе действовали татарский отряд касимовского хана Шиг-Али, мордва и черкесы. Так с тех пор и до наших дней все народы нашей страны отстаивают её интересы. Российская армия действовала на территории протяженностью 100 км и глубиной 50 км, выполняя царский приказ не осаждать крепости, а «промышлять врага в поле». Через 9 дней всё войско подошло к Дерпту (Юрьеву) и разбило местный отряд. Простояв у города три дня, русская армия разделилась на три отряда: один пошел на юг по рижской дорого, другой – на запад по ревельской, а Шиг-Али – к морю. Высланные против них орденские отряды из Везенберга и Фалькенау были разбиты, и в сложившихся условиях, когда наши отряды стояли в 50 км от Риги и в 30 км от Ревеля, Ливонский сейм в мае 1558 г. направил в Москву послов с просьбой о перемирии и царь Иван IV прекратил военные действия.

Увы, перемирие с немцами – вещь ненадёжная, и уже в том же месяце гарнизон Нарвы обстрелял Ивангород, а в ответ также был открыт артиллерийский огонь, закончившийся пожаром, штурмом и захватом Нарвы. В целом, штурм Нарвы и зимняя кампания 1558 г. ясно показали, что русская армия намного организованнее и боеспособнее, чем ливонская (впрочем, как и само государство).

Война началась с новой силой, и в этот раз уже показала свою силу русская артиллерия. Историки обычно пишут, что Ливонский орден имел в Прибалтике 50 укрепленных замков, но, как правило, не уточняют при этом, что построены они были в допороховую эпоху, а после появления орудий не модернизировались, потому что Новгородская республика к тому времени не вела войны с орденом, а сам орден расходовал свои силы и средства в войнах с Польшей совсем на другом театре военных действий. Поэтому взятие орденских замков при помощи артиллерии было поставлено русской армией на поток, совсем как у Карла VIII в Италии 60 годами ранее. Уже 25 мая русская армия осадила замок Нейшлот (Сыренск), одновременно выслав отряд на дороги к Риге и Ревелю для перехвата противника. Город с двух сторон обставили турами, где поместили стрельцов, а между турами – пушки. 5 июня после сильного обстрела город сдался; его жителям разрешили покинуть город, оставив оружие. Магистр Ливонского ордена, стоявший с отрядом в 8000 чел. недалеко от Нейшлота, так и не решился помочь осажденным и ушёл в Валк. Одновременно с этим стрелецкие сотни взяли г. Везенберг (Ракобор), причем немцам разрешили покинуть город, а местные жители попросили принять их в русское подданство. Осада русскими войсками Нейшлота характерна тактическим обеспечением подступов к крепости (высылка специальных отрядов), последовательностью обложения крепости, инженерного обеспечения и установки орудий и, наконец, обеспечением осадной артиллерии окопавшимися стрельцами.

После завоевания северной части Эстляндии, другая часть русского войска (42.000 чел. во главе с П. Шуйским и Троекуровым, из них 12.000 стрельцов) двинулась из Пскова к городу Нейгауз. Осада города длилась три недели, после уничтожения башен были сделаны проломы в стене и русские ворвались в город. Рыцари ордена укрылись в цитадели, но 30 июня была взята и она. Далее повторился уже известный читателям сценарий: непожелавшие принять русское подданство были отпущены из города, а главные силы ордена не отважились помочь осаждённым. После Нейгауза русское войско под командованием Шеина и Адашева направилось к Юрьеву (Дерпту) и 11 июля начало осаду этого города. Гарнизон сдаться отказался, после чего двухнедельный обстрел результатом которого стала капитуляция гарнизона из 2000 немецких наемников вместе со значительным запасом пороха и оружия (опять же, принято писать, что трофеями в Юрьеве стали 552 орудия, но с учётом двух фактов – 1) слово «пищаль» обозначала тогда и артиллерийской орудие и ручное огнестрельное оружие и 2) армия императора Священной Римской империи Карла V, фактически владевшего всем нынешним Евросоюзом (без Франции, Скандинавии и Польши), имела примерно столько же пушек – можно придти к выводу, что вряд ли город на окраине немецкого захолустья имел столько же пушек, сколько и наиболее могущественный правитель Европы). В жалованной грамоте Ивана IV городу Юрьеву указывалось, что русским дозволялось иметь собственность в Юрьеве, а его жителям – в России и беспошлинно торговать в Новгороде, Пскове и Нарве. Важным следствием взятия Юрьева стали внеочередные выборы магистра ордена – 36-м и последним по счёту магистром стал Готтард Кетлер.

Из Нарвы и Юрьева русские отряды пошли дальше. Отряд из Везенберга остановился в 10 км от Ревеля, Репнин занял на побережье города Пайдус, Потушин, Торнсбор (Торгбор). К осени 1558 г. была завоёвана вся Эстляндия и взято 20 городов-крепостей, в том числе и важные порты Нарва и Юрьев. В занятых городах Иван IV приказал восстановить разрушенные укрепления и, например, в Везенбурге русские построили вокруг города новую каменную стену с башнями, использовав в качестве материала разрушенные дома и монастыри. Всего до октября 1558 г. русское войско взяло 20 замков.

Оставив гарнизоны в завоёванных городах, русское войско вернулось в Россию, а перед этим Шуйский послал грамоты в Ревель и Ригу с предложением покориться. Вместо этого, однако, правящая верхушка Ревеля отправила послов к королям Дании и Швеции. Датского короля просили оказать помощь войском в обмен на переход города в датское подданство. Король отказал, но пообещал попросить Москву прекратить войну. У шведского короля просили денежного займа под залог некоторых городов и замков, но он тоже на это не решился. Поэтому ливонцы начали переговоры с Польшей и Литвой. А тем временем в Москву прибыли посольства из Дании, Швеции и Литвы. В ходе переговоров с датским посольством русская сторона согласилась заключить перемирие с Ливонией при условии приезда магистра Ливонского ордена в Москву. Как и следовало ожидать от просвещенных европейцев, магистр не только не приехал, но и 3 сентября 1559 г. заключил в королем Польши договор, по которому отдавал ему значительную часть Ливонии. А пока шли переговоры и действовало перемирие, магистр приказал своим войскам напасть на русские гарнизоны в Ливонии и Эстляндии. Узнав об этом, воевода Юрьева Д. Курлятьев сообщил в Москву и Иван IV приказал русским силам идти к Юрьеву. Но пока собирались силы, ливонцы напали на Ринген, маленький – всего 90 человек – гарнизон которого оборонялся, пока был порох. В январе 1559 г. русское войско под командованием Н. Микулинского снова вошло в Ливонию, действуя с 15 января по 17 февраля на территории 160-200 км по фронту и до 650 км в глубину и заняв 11 городов. Действуя на разных направлениях, русская армия доходила до границ Пруссии и Литвы, сожгла неприятельские корабли под Ригой, разбила войско ордена в бою под Чистви и весной вернулось в Опочку.

Тем временем магистр Кетлер нанял новое войско и осадил Юрьев. Русский гарнизон под командованием А. Ростовского оборонялся 50 дней, после чего ливонцы отступили от города и осадили Лаис. Гарнизон этого города также храбро оборонялся, к тому же Ростовский послал им на помощь из Юрьева 100 стрельцов, поэтому противник снова снял осаду и отступил.

На период с мая по ноябрь 1559 г. вновь было заключено перемирие с Ливонией, чему немало способствовал прозападно настроенный временщик А. Адашев, брат которого в это время вёл боевые действия на юге против Крыма и Турции, и группировавшиеся вокруг него члены Избранной рады, в чьих руках которой в то время было практически всё руководство военными и политическими делами.

Это перемирие имело самые пагубные последствия для хода войны и, если посмотреть шире, для всего русского государства в целом.

В сентябре 1559 г., как уже было сказано, польский король принял под свой протекторат центральную и южную Ливонию – а ведь если бы не предательская деятельность А. Адашева и его подельников, то эти земли могли бы стать русскими! – а епископы Эзеля, Пиля и Ревеля уступили свои земли брату датского короля герцогу Магнусу. Теперь России противостоял не раздробленный и загнивающий Орден, а куда более мощное польско-литовское государство, а в перспективе – ещё более мощная польско-литовско-датско-крымская коалиция, и таким образом, начавшаяся годом ранее война России и Ливонского ордена превращалась в войну коалиции государств северо-восточной Европы против России, чему в значительной мере способствовала не только европейская дипломатия, но и прозападно настроенная фракция в правящей верхушке нашей страны. Недаром именно с Адашевым и его сторонниками Ф.И. Сукиным и А.М. Висковатовым вел в декабре сепаратные переговоры литовский посол А. Хоружий.

Русское войско (под командованием П.И. Шуйского, Серебряного и Мстиславского) в очередной раз вошло в Ливонию, осадив расположенную на острове посреди озера город Мариенбург, считавшийся неприступным. По льду была переброшена осадная артиллерия, стены были разрушены и город сдался. По традиции, гарнизон был отпущен – кто ещё мог регулярно делать какое как ни «жестокие русские варвары», которыми европейская пропаганда уже тогда пугала своих обывателей?!

После взятия Мариенбурга русское войско вошло во владения рижского архиепископа и Курляндию, не встречая сопротивления, поскольку наёмное войско Кетлера не получало денег и взбунтовалось (да, подобные вещи с наёмными – простите, «профессиональными» – армиями случались регулярно за последние 2500 лет, но о них почему-то хронически не любят вспоминать поборники армии из наёмных головорезов, засевшие в правительстве и министерстве обороны), а местное население охотно встречало русских понимая, что хуже, чем при чужеземных рыцарях, уж точно не будет.

Кетлер занял денег у прусского короля, заложил курляндские города Гольдинген, Виндау и Гробин, поэтому смог продолжить войну; а в Ревель тем временем прибыли послы шведского короля, который обещал поставлять вооружение и боеприпасы. Кроме того, в Швецию были направлены послы Ливонии и Польши с предложением совместно выступить против России.

В этой обстановке в Ливонию был послан русский отряд (5000 чел.) под командованием А.Курбского, который разбил войско ордена в ночном бою Вайсенштейна. Затем в Ливонию вошли главные силы русской армии под командованием Мстиславского (30.000 конницы, 10.000 стрельцов и городовых казаков и 90 орудий), которые сосредоточились в Юрьеве. Царь поставил перед армией Мстиславского задачу взять Феллин – одну из самых сильных крепостей Ливонии (с 18 большими и, как указывают, 450 малыми пушками, но по уже приведенным выше причинам я склонен относить последнюю цифру к ручному огнестрельному оружию; кроме того, с двух сторон крепость была защищена озёрами, а с двух других – рвом), и в конце июня войско вышло из Юрьева. По пути его пытался перехватить 12.000-й ливонский отряд, но он сам попал в засаду, где ливонцы были частично перебиты, частично попали в плен (в том числе и ландмаршал Ливонсокго ордена Филипп фон Белль). В августе 1560 г. началась осада Феллина. На выручку крепости двинулись ливонцы из Вендена (нынешнего Цесисом), резиденции магистра Ливонского ордена, и литовцы во главе с гетманом Ходкевичем, но навстречу им был направлен отряд Курбского, который разбил ливонцев под Вольмаром, а затем рассеял литовцев. Кроме того, воевода Борбошин захватил тяжелую артиллерию ливонцев, которую вывезли из Феллина перед осадой и транспортировали в Гапсаль.

21 августа после трехнедельной осады стены крепости были разрушены и осаждённые сдали крепость. Пленных рыцарей царь приказал провести по Москве.

Так за два года войны прекратил свое существование Ливонский орден, владевший Прибалтикой почти 350 лет – земли, которые не были заняты русскими войсками, были почти полностью заложены ради средств на оплату наёмников.

18 (28) ноября 1561 г. в Вильне была заключена уния между великим князем Литовским и королём Польским Сигизмундом II и Готардом Кетлером, в соответствии с которой на части земель Ливонского ордена образовывалось светское государство – герцогство Курляндское и Семигальское во главе с Готхардом Кетлером в качестве герцога, а остальная часть отходила Великому княжеству Литовскому.

Казалось бы, цель войны была достигнута – Ливонский орден исчез, наша страна получила удобные порты на Балтийском море и новые земли, однако эти события стали не завершением воны, а лишь концом её первого периода. Далее – не без помощи прозападно настроенных представителей российской правящей верхушки – в войну вступили Польша и Литва (не объединенные тогда ещё в одно государство).

Ответом стала подготовка русской армии к походу на Полоцк важного пункта в торговле с Ригой, захваченного в свое время Литовским княжеством. В декабре 1562 г. в Можайске была сосредоточено войско из 33.407 человек и 200 орудий (в том числе упоминавшаяся выше 530-мм пушка Кашпира Ганусова и пушки «Павлин», «Орел» и «Медведь»), к которым было приставлено 6000 саперов для ремонта дорог, наведения мостов и заготовки рогожных мешков (в них должны были доставлять землю и песок для заполнения туров). Правда, и в этом случае не обошлось без прямого предательства – 15 сентября 1562 г. «наместник города Юрьева и иные Ливонские земли» боярин И.П. Федоров-Челядинин получил письмо от литовского надворного гетмана и Троицкого воеводы Г.А. Ходкевича, который всячески хвалил боярина и призывал его постановить войну, и Федоров-Челядинин на фоне подготовки общегосударственного значения без всякой консультации с царем приказал прекратить все военные действия, о чем уже 16 сентября сообщил Ходкевичу и только 25-го – царя, который неожиданно оказался в состоянии перемирия с Великим княжеством Литовским. Иван IV сумел дипломатично дезавуировать решение Федорова-Челядинина и продолжил подготовку к походу на Полоцк.

В январе 1563 г. русское войско под личным командованием царя двинулось к Полоцку и начало его осаду 31 января (снова сделаю оговорку – войско было интернациональным: среди высшего командного состава в «Книге полоцкого похода» (летописи кампании с подробным перечислением его участников) указаны татарские царевич Тахтамыш и царевич Бекбулат, «кадомские татары», «муромская мордва», «нижегородская мордва» и воины с новообретенных территорий - «из Ракобора и из Ругодива помещики»). Город состоял из трёх частей – двух замков и Заполотья (собственно, города) – и отличался мощными укреплениями. 7 февраля была разрушена первая крепостная стена и взят посад, а после того, как 15 февраля было разрушено артиллерией более 600 метров крепостной стены цитадели, город сдался. 14 лет спустя посол императора Максимилиана II Иоганн Кобленцель, описывая русскую артиллерию, привёл слова некоего немца, присутствовавшего при осаде Полоцка в 1563 г.: «Гром от орудий был столь ужасен, что небо и земля, казалось, готовы были обрушиться».

Говоря о самой масштабной осаде русской армии в Ливонскую войну, следует особо сказать про материальную часть русской артиллерии той войны, ведь если неоднократно упоминавшийся здесь французской король Карл VIII тратил на взятие итальянских городов и замков всего несколько часов, то осада ливонских городов и замков русской армией могла длиться неделями. Причина столь существенной разницы кроется в том, что французы в конце XV века уже пользовались чугунными ядрами, тогда как русские артиллеристы и 60 лет спустя всё ещё применяли каменные, вроде тех, что показаны на этой фотографии

Только уже в следующем десятилетии ученик Кашпира Ганусова Андрей Чохов начал отливать осадные орудия для стрельбы чугунными ядрами – меньшего калибра (около 200 мм), но с более длинным стволом, за счёт чего их ядра обладали бо’льшим разрушительным действием, чем полуметровые каменные ядра короткоствольных пушек (фактически - бомбард) начального периода Ливонской войны.

На следующий день после взятия Полоцка, 16 февраля 1563 г., Иван IV отправил в литовские земли свои войска для развития наступления, но уже 21 февраля воевода боярин И.Д. Бельский (давно известный своими симпатиями к Литве до такой степени, что в начале 1562 г. хотел туда бежать после обмена письмами с польским королем в течение нескольких месяцев (напомню, это была не просто эмиграция, а переход на сторону противника во время войны), в чем признался в ходе допроса в апреле того года) и другие бояре получили от литовских воевод письмо с просьбой отговорить царя от продолжения войны, что и было выполнено – до 1564 г. было заключено перемирие. Собственно, подобные эпизоды и заставили царя через несколько лет ввести опричнину и напомнить зарвавшемуся в своем своеволии боярству кто глава государства. В 1564 г. военные действия возобновились. Русские войска заняли почти всю Белоруссию. Местное население было на стороне русского войска. Иезуит Посевиано писал: «Жители уличены в тяготении, вследствие схизмы, к московитам; они публично молятся о даровании московитам победы над поляками».

Однако, в 1564 г. русские войска потерпели ряд поражений (26 января и 2 июля 1564 на р. Улле, а 2 июля – под Оршей, где погиб воевода Петр Иванович Шуйский); в апреле 1564 г. предал Родину и перешел на сторону врага князь А. М. Курбский, за что века спустя снискал вечную любовь многих поколений отечественной интеллигенции. В июне 1566 в Москву прибыло литовское посольство, предложившее произвести раздел Ливонии, но Земский собор 1566 года поддержал намерение царя Ивана вести борьбу в Прибалтике. С объединением в 1569 г. Польского королевства и Великого княжества Литовского в одно государство – Речь Посполитую, для России сложилась сложная обстановка, но возникавшие при этом проблемы решались дипломатическим путём, поэтому события 1564-1573 гг. лежат вне рамок данного исследования. Правда, в это время русская полевая артиллерия сыграла большую роль в разгроме крымско-ногайского войска в сражении при Молодях летом 1572 г.

Зато этот период стал временем развития русского флота, о чем и будет рассказано в следующей главе.

Царские корсары

Заняв во время Ливонской войны 12 мая 1558 года Нарву, московское государство получило выход к Балтийскому морю. Купеческие суда, которые до этого были вынуждены плавать вокруг Скандинавского полуострова в Баренцево море, теперь могли многократно сократить свой путь. Но поскольку морского флота у страны еще не было, купеческие суда на Балтике постоянно подвергались нападениям со стороны польских и шведских каперов и пиратов (разница между ними была невелика и вполне понятна современному россиянину: первые имели государственную лицензию на свою деятельность и делились с правительством частью добычи, а вторые – нет). Кроме того, в войну против России включились ганзейские города. Французский протестант Юбер Ланге писал Кальвину в августе 1558 г. из саксонского Виттенберга: «… В Любеке снаряжается флот на средства саксонских городов для подания помощи ливонцам…»].

У царя Ивана IV Грозного было две возможности противостоять этому: или быстро построить собственный флот на Балтике, или же пригласить к себе на службу каперов со стороны.

В начале 1564 года Иван Грозный «... повелел спустить на Нарву в море суды наигадейского (навигаторского – Е.К.) ходу и струги, а во главе флоту поставить князя Григория Куракина». Появление русского флота на Балтике, как и любое усиление России во все времена, вызвало, мягко говоря, недовольство в Европе. На съезде представителей Священной Римской империи Альбрехт Мекленбургский сказал: «Московский царь собирается строить флот на Балтийском море. В Нарве он превращает торговые суда в военные корабли» и предлагал прибегнуть к помощи Испании, Дании и Англии, чтобы остановить «врагов всего христианского мира». На конгрессе князей в Ростоке в том же году представитель Любека, отмечая способности и восприимчивость русских, сообщал слушателям: «Русский царь скоро достигнет своей цели. Сегодня у него четыре корабля, через год их станет десять, потом 20, 40, 60 и так далее», а Август Саксонский сообщал императору «Русские быстро заводят флот, набирают отовсюду шкиперов; когда московиты усовершенствуются в морском деле, с ними не будет возможности справиться».

Но долго первый русский флот на Балтике не просуществовал – об этом свидетельствует письмо короля Швеции Эрика XIV польскому королю Сигизмунду: «Бригантины московитов частью побиты флотом нашим, а остальные потопили в шторм».

Восстанавливать флот не стали: в сентябре 1564 года со Швецией было заключено перемирие, а 16 февраля 1567-го – договор о дружбе, союзе и взаимопомощи в войне с Польшей, поэтому необходимость в русских военных кораблях на Балтике отпала, тем более что постоянного военно-морского флота тогда не было ни у одного государства: флот собирали каждый раз заново для конкретной задачи. Но в сентябре 1568 года заключивший с Россией мир шведский король Эрик XIV был свергнут, а взошедший на престол его брат Юхан III был женат на сестре польского короля и симпатизировал полякам, поэтому возникла угроза совместных действий Польши и Швеции против России. Эти события не замедлили сказаться на внешней торговле нашей страны. В 1569 году агент английской Московской компании Хадсон приплыл из Лондона в Нарву на трех кораблях и писал компании, чтоб на следующую весну она прислала 13 кораблей, которые все он надеется нагрузить товарами; но затем он добавил просьбу хорошо вооружить эти корабли случай встречи с корсарами. Предостережение было не напрасным – английские корабли встретили шесть кораблей польских корсаров, но нападавшим не повезло: один корсарский корабль ушел, другой был сожжен, остальные четыре приведены были в Нарву и 82 человека пленных выданы были московскому воеводе.

В результате Москве снова понадобился флот, но на его создание требовалось время, в течение которого защищать русскую торговлю на Балтике могли силы российских союзников, но, как показал опыт, они оказались ненадежными – английский Королевский совет отказался предоставить свои боевые корабли для действий на Балтике в поддержку России, хотя до этого отношения Англии и России складывались весьма успешно и в 1560-х годах английская Московская компания (созданная в 1554-55 гг. специально для торговли с Россией) получила право монопольной торговли в Нарве. В итоге в октябре 1570 г. Иван Грозный написал королеве Елизавете полное упреков послание.

Но выход из столь непростой ситуации был найден – русским послам в Европе был отправлен тайный приказ найти человека, имеющего авторитет среди моряков и знающего не понаслышке о морских сражениях. Они выбрали Карстена Роде, авантюриста из Дании. Как и Московия, это государство тоже вело войну со Швецией.

Карстен Роде был уроженцем Дитмаршена – крестьянской республики, образовавшейся в XIII веке в западной провинции Голштинии и просуществовавшей до 1559 года. Купец и капитан собственного судна Роде вел торговлю с Любеком, но потом занялся более выгодным промыслом – стал пиратом. Сначала он состоял капером датского короля Фредерика II, удачно действуя на Балтийском море против шведов, но вскоре перешел на службу к герцогу Магнусу (брату Фредерика II), правителю Курляндии и Эзеля, а фактически – под покровительство русского царя, поскольку Магнус был его союзником. Собственно, в политических пристрастиях, если таковые у Роде и были, ничего не изменилось, ибо и Дания, и Россия постоянно соперничали с крепнущей Швецией в борьбе за господство в Балтике.

По-видимому, переговоры русских представителей с пиратом велись через третьих лиц за пределами страны, однако не исключено, что Роде все же посетил русскую столицу и имел аудиенцию у самодержца. Так или иначе, Карстен Роде согласился заниматься морским разбоем на Балтике в общих интересах.

Датчанин получил официальное звание «царского морского атамана» (сам Роде предпочитал назвать себя не атаманом, а «русским адмиралом»). В государственном архиве Копенгагена до сих пор хранится подлинник каперского патента - грамота, выданная Иваном Грозным Карстену Роде. Эта бумага наделяла его полномочиями вести военные действия на море от имени России: «....корабельщику, немчину Кирстену Роде со товарищи, преследовать огнем и мечом в портах и в открытом море, на воде и на суше не только поляков и литовцев, но и всех тех, кто станет приводить к ним либо выводить от них товары или припасы, или что бы то ни было... силой врагов взять, а их корабли огнем и мечом сыскать, зацеплять и истреблять, согласно нашего величества грамоты... А нашим воеводам и приказным людям того атамана Карстена Роде и его скиперов товарищей и помощников в наши пристанища на море и на земле в береженьи и чести держать, запасу или что им надобно, как торг подымет, продать и не обидеть». По условиям договора, Роде должен был передавать царю каждое третье захваченное им судно, по лучшей пушке с двух остальных и 10% прибыли («десятая деньга») от продажи всех захваченных товаров (которые был обязан продавать России) – словом, всё было как в «цивилизованной» Европе. Пленных, которых можно было обменять или получить за них выкуп, Роде был обязан «сдавать в портах дьякам и иным приказным людям». Его экипаж права на добычу не имел, а получал «твердое жалование» в размере шести гульденов в месяц.

Прибыв в 1569 г. в город Аренсбург на острове Эзель (ныне - эстонский Сааремаа), Роде начал подготовку к «ведению бизнеса». Источники приводят крайне противоречивые сведения о его корабле: по одним данным это был одномачтовый 12-пушечный корабль, по другим - трехмачтовый пинк с тремя литыми чугунными пушками, десятью меньшими орудиями, восемью пищалями и «двумя боевыми кирками для пролома бортов». Не вызывают споров только водоизмещение корабля (40 тонн) и экипаж (35 человек). Вооружение было получено из арсенала крепости Аренсбург. Кончено, может показаться, что корабль Роде был слишком мал для серьезного дела, но не следует забывать, что предназначенная для океанских походов флотилия Фернандо Магеллана состояла из судов водоизмещением от 75 до 120 тонн, а английский пират Томас Кавендиш отправился 22 июля 1586 г. из Плимута в Америку на трех кораблях – 20, 40 и 60 тонн – поэтому размеры корабля Роде были вполне достаточны для Балтики.

Покончив с приготовлениями, в июне 1570 г. Роде вышел в море. Пинк почти сразу же дал течь, и пришлось непрерывно вычерпывать из него воду, и тем не менее «русские корсары» вскоре открыли свой боевой счет – возле острова Борнхольм они взяли на абордаж одномачтовый буер, шедший с грузом соли и сельди. Захваченный буер вооружили, и на него перешла часть команды пинка под началом самого Роде, который поручил прежнее судно одному из своих лейтенантов.

Сбыв добычу на Борнхольме, где в гавани суда Роде стояли бок о бок с датскими военными кораблями, «русские корсары» починили пинк и снова вышли в море, уже на двух судах. Буер и пинк разошлись в разные стороны в поисках добычи, и, когда через восемь дней они вновь встретились в порту Борнхольма, каждый из капитанов привел по захваченному судну. Пинк захватила еще один буер с грузом ржи и отборных дубовых досок, а буер под командой Роде конвоировал взятый на абордаж большой корабль водоизмещением 160 тонн.

Там же, на Борнхольме, Роде купил у любекского купца восемь пушек и вооружил ими захваченный корабль, ставший флагманом его флотилии, а также принял на службу десяток местных жителей и нескольких датчан. Власти острова, бывшего в то время местом стоянки многих пиратских судов – этакой «балтийской Тортугой», встречали гостей, подобных Роде, всегда радушно, а датский адмирал, командовавший базировавшейся на Борнхольме флотилией, считал «корсаров царя Ивана» союзниками и даже снабжал их лоциями и картами. Но вот добычу «русский адмирал» предпочитал отправлять, вопреки договору, в Копенгаген, где продавал и товары и корабли.

В середине лета Роде, командуя эскадрой из трех судов, вооруженных 33 пушками, напал на ганзейскую купеческую флотилию из пяти судов, шедшую с грузом ржи из Гданьска. На сей раз легкой победы не было – хорошо вооруженная флотилия решила отбиваться, и разгорелось настоящее морское сражение, которое закончилось полной победой Роде: из пяти торговых судов спастись удалось только одному.

Вскоре эскадра Роде атаковала уже большой караван купеческих судов с грузом ржи, шедший из Гданьска – из семнадцати кораблей, направлявшихся в порты Нидерландов и Фрисландии ни один не ушел. Когда 31 июля 1570 г. в Гданьске узнали о захвате каравана, срочно собрался Совет города и постановил: начать немедленную подготовку специальной экспедиции против Роде.

Польские корабли, выйдя из Гданьска, направились к Борнхольму, основной стоянке «русских корсаров». Когда остров показался на горизонте, навстречу польской эскадре вышел датский флот, базировавшийся на Борнхольме. Две флотилии сошлись в море, и адмиралы съехались в лодках для переговоров. Датский адмирал подтвердил, что суда Роде были в порту Борнхольма, но накануне, спешно снявшись с якоря, ушли, взяв курс на Копенгаген. Польский адмирал заявил о данном ему приказе преследовать Роде. Датчанин не только с этим согласился, но и вызвался эскортировать своей флотилией польские суда «во избежание недоразумений в территориальных водах Дании». Мир в то время был хрупок, поэтому такая мера предосторожности не показалась полякам излишней. Но когда эскадры оказались в непосредственной близости от гавани Копенгагена, то адмирал-датчанин внезапно приказал открыть огонь из всех орудий по полякам, буквально загнав их огнем в порт датской столицы, где польские корабли были арестованы как союзники Швеции. Сидевшие под арестом поляки в бессильной злобе узнали о том, как несколько дней спустя в порт вошли два корабля из эскадры Роде, нагруженные лучшими товарами.

Маневр датского адмирала, как оказалось, был согласован с Роде: пока поляки «шли по его следу», он спокойно отсиживался в гавани Борнхольма и, лишь узнав о крахе экспедиции, охотившейся за ним, прибыл в Копенгаген, чтобы продать добычу, погулять и насладиться унижением своих врагов.

Флотилия Роде постепенно усиливалась, и к сентябрю 1570 г. под его командой было уже шесть вооруженных судов с полностью укомплектованными экипажами. Дерзость корсара, стремительный рост его сил не на шутку обеспокоили шведскую корону. Против «московитских пиратов» повели настоящую охоту, пытаясь загнать их в ловушку и уничтожить. Шведам даже удалось настичь флотилию Роде и потопить несколько его судов, но корсары прорвались к Копенгагену и укрылись в его порту под защитой королевской артиллерии.

Планировалось, что база каперской флотилии будет находиться в Нарве, туда же Роде должен был приводить захваченные корабли. Но в Нарве каперы почти не появлялись, предпочитая базироваться на Бронхольм – они действовали преимущественно в южной части Балтийского моря, поэтому конвоировать захваченное судно в Нарву было крайне неудобно, и к тому же опасно из-за риска нападения шведских кораблей. Чтобы облегчить действия каперского флота в северной части Балтийского моря, Иван IV попытался овладеть Ревелем (современным Таллином) – более чем на 200 км западнее Нарвы. Для выполнения этой задачи было выделено 25-тысячное войско под командованием благодетеля Роде – ливонского короля Магнуса, который к тому времени признал себя вассалом русского царя и женился на его племяннице Марии Старицкой. Осада началась 21 августа, но недостаток осадных средств, непрерывные подкрепления и снабжение Ревеля с моря заставили через 7 месяцев снять осаду.

Но царские каперы продолжали действовать. Захваченные корабли, преимущественно торговые суда, пополняли каперский флот Роде, и за три месяца он обзавелся целой эскадрой, насчитывающей почти три десятка кораблей. Он неоднократно требовал у царя людей и пушек. Наряду с датскими и немецкими моряками экипажи пополнялись пушкарями Московского приказа и архангельскими поморами.

Неизвестно, стало ли более спокойным плавание по Балтике для русских купцов и торговавших с Московией англичан и голландцев, но для купцов из Швеции, Речи Посполитой, а также из вольного города Данцига оно стало намного опаснее, чем прежде. Власти этих стран несколько раз устраивали настоящую охоту на флотилию «царского морского атамана». Но опытный пират всегда уходил от посланных за ним военных кораблей. Лишь однажды шведам удалось захватить несколько его судов.

Несколько месяцев каперства на Балтике вызвали в Центральной Европе состояние, близкое к панике. Анонимный автор писал в германский рейхстаг: «теперь он [русский царь – Е.К.] стремится стать господином Балтики; достигнуть этого ему будет не трудно, во-первых, ввиду изобилия корабельного леса в России, железа для якорей и различных других материалов для снастей и парусов, сала, дегтя и пр. Его страна изобилует населением, и он легко наберет людей для экипажа. Русские крепки, сильны, отважны и, наверное, будут отличными мореходами».

Однако в 1570 году после заключения мирного договора между Швецией и Данией русские начали утрачивать свое влияние в Прибалтике. С Речью Посполитой было заключено перемирие на три года. Грамоты Ивана Грозного, выданные только на период военных действий, утратили свою силу, а с потерей единственного выхода на Балтику контролировать капера и брать с него положенный оброк русским властям стало попросту невозможно. Но прекращение службы у русского царя не мешало Роде продолжать заниматься морским разбоем. В погоне за добычей он начал грабить уже и корабли датчан, поэтому. 22 сентября 1570 года датский король Фредерик II велел арестовать распоясавшегося капера. В октябре 1570 года Роде со своими кораблями в очередной раз зашел в гавань Копенгагена, стремясь укрыться от преследовавших его шведов. Ему позволили сойти на берег и затем арестовали в одном из копенгагенских кабаков, после чего спешно отправили из города в глубь страны, в замок Галль, где арестанта круглосуточно стерег усиленный караул. Всякое сношение с внешним миром для Кирстена Роде запрещалось, но содержали его, тем не менее, «с почетом»: поселили в приличной комнате замка, хорошо кормили. Столь необычное отношение к узнику со стороны датских властей объяснялось крайне запутанной ситуацией, сложившейся вокруг Роде. Многие страны требовали, чтобы с ним поступили, как подобает поступать с пиратом. Но с другой стороны, он был капер и официальный воинский начальник русского царя, жесткий нрав которого хорошо знали в Европе. Лавируя меж двух огней, король Фредерик, взяв Роде под арест, содержал его в почетной неволе, хотя людей, захваченных на судах флотилии Роде, выдал шведам.

Одновременно король писал письма Иоанну Грозному, в которых объяснял, что арестовал «капера вашего царского величества, поелику тот стал имать корабли в датских водах, в Копенгаген с товарами через Зунды идущие». В ответ московский царь писал, что он ничего такого своему «немчину-корабельщику» не поручал, а велел ему только нападать на корабли врагов его: литовского короля Ягайлы и короля свейского. Царь предлагал отправить Роде к нему, чтобы «о всем здесь с него сыскав, о том тебе после отписал бы». Но Фредерик на это не пошел. Переписка все продолжалась и продолжалась, а Роде все сидел и сидел.

15 декабря 1570 года начались мирные переговоры между Данией и Швецией, на которых среди прочего речь шла и о пиратстве. Представители Любека и Дании поспешили заявить, что «московитским корсарам» помогали лишь отдельные чиновники, как, например, наместник датской короны на Борнхольме Киттинг, коим двигали «своекорыстные интересы». А приют кораблям Роде они давали лишь потому, что не могут, дескать, следить за всеми судами, входящими в гавань Копенгагена. Роде же туда прибывал «как добрый купец, привозивший хорошие товары». Датские представители клялись, что наместник Киттинг будет наказан за своеволие, а против пиратов они поведут самую беспощадную борьбу.

Летом 1573 года король Фредерик лично посетил замок Галль и распорядился перевести Роде в Копенгаген. В столице условия содержания арестанта значительно смягчили: он мог жить на частной квартире на собственный счет, находясь под надзором властей и не имея права покинуть город. Более того, своим указом Фредерик объявил Роде, что тот будет немедленно освобожден, если уплатит «компенсацию короне» – тысячу талеров. Деньги у Роде должны были водиться: по документам значилось, что он успел захватить 22 корабля, перевозивших товары на сумму в полмиллиона талеров. Но, уповая на заступничество царя Иоанна, Роде платить отказывался.

Известно, что он пробыл в плену еще три года. Об этом можно судить по письму русского царя к Фредерику, присланному в Копенгаген в 1576 году, видимо, после того, как до Москвы дошла просьба о помощи от самого Роде. Как в свое время Роде не спешил выполнять «пункты договора» с русским царем, так и царь Иван не очень усердствовал с вызволением Роде из плена, но тем не менее царь не поспешил сразу же откреститься от находившегося на его службе человека. Он писал датскому королю: «Лет пять или более послали мы на море Карстена Роде на кораблях с воинскими людьми для разбойников, которые разбивали из Гданска на море наших гостей. И тот Карстен Роде на море тех разбойников громил. 22 корабля поймал, да и приехал к Борнгольму, и тут его съехали свейского короля люди. И те корабли, которые он поймал, да и наши корабли у него поймали, а цена тем кораблям и товару пятьсот тысяч ефимков (талеров). И тот Карстен Роде, надеясь на наше с Фредериком соглашение, от свейских людей убежал в Копногов (Копенгаген). И Фредерик король велел его, поймав, посадить в тюрьму. И мы тому весьма поудивились». Таким образом, Россия лишь «выразила недовольство» - и не более того, но это вполне объяснимо: выход к Балтике к тому времени был уже потерян, поэтому дальнейшая деятельность Роде принесла бы русскому царю весьма опосредованную пользу, а для этого его ещё предстояло вызволить из заключения и заново оснастить. И то, и другое требовало немалых денег при малой вероятности ощутимых результатов, тем более, что с воцарением в Польше Стефана Батория и началом нового этапа Ливонской войны, основные действия стали разворачиваться вдалеке от морского побережья.

После 1576 г. никаких сведений о Кирстене Роде нет. Его просто забыли. Истории о пиратах, конечно, были интересны многим, но уже в его время действовали Дрейк и другие елизаветинские пираты, а со временем в Европе появились и новые герои – Морган, Энсон, Сюркуфф, которые в глазах «просвещенных европейцев» не были скомпрометированы сотрудничеством в «варварами-московитами». Дело это на долгие столетия осело в сундуках датского королевского архива и вновь явилось на свет лишь когда во второй половине XIX века русские ученые были допущены в датские хранилища и рассказ о Кирстене Роде опубликовали некоторые русские исторические журналы и газеты.

Заключительный этап Прибалтийской войны

Однако, вернемся на сухопутный театр военных действий. Русская армия продолжила боевые действия против шведов, и 1 января 1573 г. штурмом взяла город Вайсенштейн (Пайду), в 1575 г. – крепость Пернов (Пярну). В июле 1575 г. было заключено двухлетнее перемирие со Швецией, но оно распространялось только на (пользуясь современными терминами) Новгородскую область и Финляндию, поэтому в Ливонии война продолжилась, и в ходе кампании 1576 года русская армия заняла ряд пунктов на побережье Балтийского моря и трижды пыталась взять Ревель, и только в конце 1576 г. началась правильная осада этого города силами армии в 32.0000 человек с 56 осадными орудиями, снятая только 10 марта 1577 г. Об осадном парке русской армии при осаде Ревеля также стоит сказать особо – летописец, подробно перечисляет все участвовавшие в осаде орудия, деля их на пушки и пищали (21 пушка и 35 пищалей), но из приводимых им в списке масс ядер становится ясно, что «пищали» – это новые длинноствольные пушки для стрельбы чугунными ядрами, а «пушки» - бомбарды старого образца. Самым мощным осадным орудием под Ревелем была 216-мм пушка «Инрог» («Единорог»), отлитая Андреем Чоховым зимой 1577 г., имевшая массу 7434 кг и стрелявшая 27,2-кг ядрами.

К сожалению, осада Ревеля снова успеха не имела, зато летом русская армия овладела рядом крепостей в Восточной Латвии – Мариенгаузеном (16 июля (ст.ст.), без сопротивления), Люцином (24 июля, без сопротивления – более того, парламентеры немецкого гарнизона объявили, что верно служили королю Сигизмунду-Августу, а власти нового короля Стефана Батория над собой не признали и присяги ему не приносили, поэтому хотят перейти на службу русскому царю, что и было выполнено), Режице (27 июля, снова без боя и гарнизон также перешел на русскую службу), Динабург (9 августа, без боя), Зессвеген (20 августа – здесь гарнизон сопротивлялся, но сдался в течение дня), Шванебург (21 августа), Берсон (он же Борзун, 22 августа), а 25 августа силой был занят Кокенгаузен, который несколько раньше был занят войсками короля Магнуса, хотя и не находился в его сфере влияния по условиям Псковского договора. Затем были взяты Вольмар и Эрль и сдался Левенвард, а 31 августа началась осада Вендена. Стоит отметить, что в Вендене, как во многих других городах Прибалтики осада четко делится на два этапа – бои за город и бои за цитадель. В сам город русская армия ворвалась после незначительных усилий, но гарнизон укрылся в замке. Против замка были развернуты четыре русские батареи, которые 5 дней (с 1 по 5 сентября) обстреливали замок и, по одним данным, он был разрушен, гарнизон погиб и город полностью стал русским, по другим же данным, осажденные собрали в часовне несколько бочек пороха и взорвали их там, убив себя и разрушив часть замка.

Примечательно, что именно с этим походом связан один из первых (если не самый первый) акт информационной войны Запада против нашей страны: немецкие «летучие листки» (предшественники современных газет) разносили по Европе леденящие души бюргеров рассказы о зверствах, чинимых русскими варварами над мирными жителями и пленными, и о массовых изнасилованиях женщин в захваченных городах (отсюда, видимо, и тянутся корни популярного в годы Холодной войны на Западе, а эпоху правления демократов – и у нас, мифа о миллионе изнасилованных Красной Армией в 1945 г. немок). Рассказы о «русских зверствах» подкреплялись в летучих листках иллюстрациями и падали на благодатную почву, благодаря патологическому интересу жителей Запада к красочным описаниям всевозможных жестокостей, который возник ещё в Средние века как неотъемлемая составная часть рассказов о мучениях грешников в аду и благополучно сохранился до наших дней, благодаря индустрии фильмов ужасов.

Впрочем, информационная война мало занимала царя и казалось, что всё складывается хорошо – Ливония неуклонно и с весьма незначительными (по сравнению, например, с Полоцком) усилиями переходит под власть русского царя, однако в это самое время начинался последний и самый тяжёлый для России период войны. Всё началось на другом конце Европы, когда 30 мая 1574 г. умер французский король Карл IX, а его средний брат и ближайший наследник Генрих, который 9 мая 1573 г. был избран польским королем, бросил трон (процарствовав менее полугода) и отправился назад во Францию (правда, не самым прямым путем – через Вену и Венецию), где 12 февраля 1575 г. был коронован как Генрих III. В результате Речь Посполитая осталась без короля. Последовали новые выборы, одной из возможных кандидатур на которых был… сам Иван IV (но в действительности царь, о патологическом властолюбии которого написаны целые библиотеки, не предпринимал никаких реальных мер на пути к польскому престолу и даже не направил посольство на элекционный сейм 1575 года). В результате польским королем был избран вассал турецкого султана князь Трансильвании Иштван (Стефан) Баторий, чья кандидатура была выдвинута турецким послом, а одним из средств предвыборной борьбы стал в сентябре-октябре 1575 г. страшный набег других вассалов султана – крымских татар – на польские Подолию, Волынию и Червонную Русь. Но поскольку не меньшее количество сторонников имел и другой кандидат – император Священной Римской империи Максимилиан II, то страна оказалась на грани гражданской войны. Гданьск не признал Батория и восстал против него, дело шло к полному отделению Гданьска и Пруссии от Польши и их переходу под власть императора.

К концу 1577 г. Баторий одолел Гданьск и, поскольку надо было отрабатывать оказанную султаном поддержку, а лучшей помощью было возобновление войны в Прибалтике для отвлечения русских сил с южного направления, то 20 января 1578 г. польский сейм решил начать войну с русским царем, причем «вести её в пределах неприятельских», хотя Иван IV ещё летом 1577 г. остановил свои войска на правом берегу Западной Двины (Даугавы) и не стал вводить их непосредственно на территорию Речи Посполитой, предоставив дальнейшее дипломатам. Однако, принятому решению надо было ещё обеспечить экономический базис, а вот как раз на утверждение и сбор новых налогов и уговоры шляхты отдельных областей у Батория ушли все 1577 и 1578 годы. В течение этого времени войну с русскими вело только Великое княжество Литовское, но и ему удалось отбить Динабург (в ноябре 1577 г.), а затем Венден и целый ряд других замков. В начале февраля 1578 г. русские воеводы безрезультатно попытались отбить Венден, а затем король Магнус перешел на сторону Батория, подчинив ему свои владения. Вдобавок к этому летом Швеция также начала боевые действия против России. В октябре 1578 г. была сделана новая попытка вернуть Венден, в ходе пятидневной осады русской артиллерии удалось пробить бреши в городских стенах и войско готовилось к штурму, но на помощь городу пришли польско-литовская и шведская армии, которые 21 октября в сражении на реке Аа (Гауе) разбили русское войско (22.000 чел., чуть более 20 орудий (причем главным образом непригодных для полевого боя – 14 осадных, 6 мортир и несколько полевых)), брошенное своим воеводой князем Иваном Юрьевичем Голицыным. С поражением под Венденом связана ещё одна устойчивая легенда – мол, брошенные командованием русские пушкари сражались до последнего и, чтобы не попадать в плен, повесились на своих орудиях. Эту историю ввел в оборот польско-немецкий Рейнхольд Гейденштейн (1556-1620), а затем подхватили советские и современные историки. К сожалению, распространители этой легенды забывают сразу о нескольких причинах, делающих её невозможной в действительности: во-первых, в православии самоубийство является не доблестью, а грехом, тогда как плен не является несмываемым позором (в отличие, например, от синтоизма), и, как мы увидим ниже, в следующем году целые гарнизоны крепостей будут в определенных ситуациях сдаваться врагу без каких-либо наказаний со стороны властей; во-вторых, осадные русские бомбарды 1578 года – это не САУ «Мста»: их стволы были расположены так низко, что повеситься на них было невозможно, даже если прижать колени к груди. Поэтому вполне вероятно, что поляки и шведа сами повесили упорно сопротивлявшихся артиллеристов и на них же свалили это преступление.

Поскольку в руки неприятеля попало 17 осадных орудий, Иван Грозный приказал в кратчайший срок отлить такие же и назвать их также, как и потерянные орудия. Так, например, в конце 1578 – начале 1579 гг. Андрей Чохов отлил пищаль «Волк» (такого же калибра – 180 мм – как и его первая пищаль «Волк», отлитая двумя годами ранее, но более длинная 548 см вместо 498).

Тем временем Баторий, как и Иван IV четвертью века ранее, существенно реформировал польскую армию. 23 июня 1576 г. вышел королевский универсал, выделивший гусар в отдельный род тяжелой конницы (так появились знаменитые польские «крылатые гусары»), и теперь гусары предназначались практически исключительно для таранных атак в сомкнутых боевых порядках на большой скорости, чем резко отличались как от современной им европейской кавалерии, все больше делавшей упор на дистанционный бой огнестрельным оружием, так и от русской, татарской и турецкой конницы, предпочитавшей сабли, лук и легкое защитное вооружение. При этом гусары составляли до 85-90% хоругвей конницы Речи Посполитой.

Реформировал Баторий и пехоту. Поскольку прежняя пехота из ополченцев-драбов годилась главным образом для гарнизонной и обозной службы, то по предложению короля сейм 1578 г. утвердил создание в коронных землях «выборной пехоты» (piechota wybraniecka) - каждые 20 лан земли (лан — единица площади, примерно равная 16 га) должны был выставить в случае необходимости для хоругви своего воеводства 1 пехотинца, полностью вооруженного и экипированного, который освобождался от повинностей и налогов и должен были проходить в течение года трёхмесячные военные сборы. Теоретически, Польша и Литва могли выставить до 4000 таких пехотинцев, но на практике этот показатель никогда не был достигнут, да даже если бы и был, то чтобы получить из 4000 новобранцев 4000 боеспособных пехотинцев, требовалось их длительное обучение, а времени у Батория на это не было. К тому же, 4000 пехотинцев даже в конце XVI века не были той силой, которая могла оказать существенное влияние на ход войны. В результате, Баторий прибег к найму пехоты за границей (главным образом, из немцев и венгров). Это новшество пришлось не по душе его подданным, и на сейме 1579 г., оправдываясь перед депутатами-послами за использование иностранных наемников во время войны с Иваном Грозным, король объяснял свои действия так: «Побуждаемый крайностью, пользовался он во время этой войны услугами иноземных войск, потому что королевство, имея хорошую конницу, которая может не только поравняться с другими государствами, но даже превзойти их, не располагает достаточной пехотой», но и этот вид пехоты широкого распространения не получил: во-первых, наёмная армия негативно воспринималась шляхтой и аристократией, видевшими в ней инструмент абсолютизма против их безмерных вольностей; во-вторых, найм пехоты по среднеевропейским расценкам обходился польской казне дорого, а без своевременной оплаты наемники воевали вяло и неохотно.

На фоне приготовлений Батория и войны с литовцами Иван Грозный и сам готовился к большой войне, приняв в декабре 1578 г. с боярами решение «идти… на немецкую и литовскую землю». Завершив приготовления к походу, Баторий отправил Ивану IV письмо, где объяснял свою агрессию тем, что «бросился ты на христианский народ, наших подданных, производя резню и кровопролитие… завладел ты нашими некоторыми замками вероломно» - видимо, Ивану Грозному было крайне интересно слушать всё это от человека, санкционировавшего захват Динабурга, Вендена и других замков. Так в ходе первой войны России и коалиции европейских государств было применено новое оружие - обвинение врага в собственных намерениях, поэтому и Геббельс в 1941-м или американские советники президента Саакашвили в 2008 году не изобрели ничего принципиально нового для оправдания своих агрессий.

Что касается непосредственно похода против России, то поскольку Ливония была разорена несколькими годами боевых действий на своей территории и снабжать там армию было трудно, Баторий принял решение ударить в первую очередь по Полоцку, т.к. эта крепость была удобным пунктом для сосредоточения русских войск для действий в Литве и её взятие поляками также делало безопасной торговлю Литвы с Ригой по Западной Двине. 17 июля он провел смотр войск и выступил в поход и осадил Полоцк войском из 16.000 чел. при гарнизоне города в 6000. После месяца осады последние защитники цитадели сдались 31 августа, но были отпущены Баторием на родину, а в качестве трофеев армии Восточной Европы досталось 38 пушек, 300 гаковниц, 600 мушкетов. 4 сентября без боя сдалась близлежащая крепость Туровля, а 6 октября – Суша (но уже по приказу Ивана Грозного, видевшего что после потери Полоцка эту крепость не удержать). Более того, боевые действия в 1579 г. Россия вела на два фронта – 18 июля шведские корабли сожгли предместья Ивангорода и Нарвы, а 27 сентября шведы под командованием Г. Горна подошли к Нарве, но с потерями были вынуждены отойти после двухнедельной осады. Так закончилась кампания 1579 года – полоцкая область была потеряна Россией, но и Баторий не мог продолжать дальше боевые действия прежде всего по финансовым причинам: при выделенных на войну 212.101 золотых расходы составили 329.488 (разницу ему пришлось компенсировать за счёт личных средств и займов). До конца июля 1580 г. продолжались переговоры, а затем Баторий начал поход на Великие Луки, подготовка к которому шла параллельно с переговорами.

3 августа началась осада крепости Велиж (гарнизон 600 чел. при 14 пушках (из них 4 больших), 80 гаковниц, большое количество боеприпасов и провианта; около 1000 горожан), которая после ожесточенных боев сдалась 8 августа, и Баторий снова отпустил пленных. 15 августа начался штурм крепости Усвят, которая сдалась после дня боев выговорив себе право свободного выхода. Врагу было сдано 8 орудий, 50 гаковниц, 143 мушкета, а из гарнизона в 398 человек 66 присягнули Баторию. 26 августа армия польского короля (до 35.000 чел.) подошла к Великим Лукам (гарнизон 6-7 тыс. чел.) и после непродолжительной, но ожесточенной осады город сдался, а затем был полностью разрушен в ходе начавшегося во время грабежа пожара. Таким образом, кампания 1580 года снова была неудачной для нашей страны, но северная часть Ливонии и Эстляндия по-прежнему оставались в наших руках и это не устраивало отрабатывавшего турецкий заказ выпускника Падуанского университета. Его следующей целью стал Псков.

Баторий обратился к герцогу прусскому и курфюрстам саксонскому и бранденбургскогому с просьбой ссудить денег. Как всегда, подготовка к войне шла на фоне переговоров о мире. 24 августа передовые отряды армии Батория подошли к Пскову. Здесь, в отличие от Великих Лук с деревянными стенами, где всё дело решил обстрел раскалёнными ядрами, укрепления были намного серьезнее – город был защищен 9-километровой внешней стеной высотой 6 и толщиной до 5 метров. Гарнизон города во главе с воеводой Василием Федоровичем Скопиным-Шуйским не превышал 10.000 человек, а армия Батория – 40.000, хотя польские и немецкие источники увеличивают численность защитников города до 57.000, а наши историки (например, Соловьев) так же раздувают численность осаждавших до 100.000 человек. Обе эти цифры появились в источниках из пропагандистских соображений, а затем в лучшем случае некритически были перенесены историками в их исследования, поэтому использование их является показателем недостаточно глубокого понимания возможностей восточноевропейских армий конца XVI века.

С учётом того, что артиллерия (как уже было сказано выше) была слабой стороной вооруженных сил Речи Посполитой, и вдобавок к слабой материальной части Баторий заготовил недостаточное количество пороха (в ходе осады его приходилось возить под Псков аж из Риги), а помимо этого его армия (как также было отмечено ранее) имела очень незначительное количество пехоты, то осада обещала быть долгой. В Пскове же, наоборот, была сильная и многочисленная артиллерия – от небольших орудий до пушки «Барс» калибром 180 мм и весом 4 тонны – с большим количеством боеприпасов и хорошо обученными расчётами. Позже участник осады аббат Пиотровский так отозвался о русской артиллерии: «Пушки у них отличные и в достаточном количестве; стреляют ядрами в сорок полновесных фунтов, величиною с голову: достанется нашим батареям и насыпям». Свое мастерство и неведомые до той поры европейцам методы русские артиллеристы показали уже в первые дни осады – например, дождались, пока вражеская армия разобьёт лагерь неподалёку от города, а после этого подвергли лагерь ночному обстрелу, после чего изумленный король перенес лагерь намного дальше.

В первых числах сентября началась подготовка к штурму, 8 сентября началась длившаяся сутки артподготовка, а около 11 утра 9 сентября поляки, литовцы, венгры и немцы пошли на штурм. В ходе ожесточенного боя им удалось захватить важные Покровскую и Свинузскую башни, но Покровская башня была взорвана защитниками города вместе с захватившими её вражескими солдатами, а затем король приказал отступать. Только убитыми его армия потеряла 2000 человек, а что касается раненых, то, как писал в своем дневнике аббат Пиотровский «У нас и фельдшеров столько нет, чтобы ходить за ранеными». Потери псковичей тоже были велики – 863 убитых и 1626 раненых.

После неудачного штурма итальянские фортификаторы начали прокладывать минные галереи, подводя заряды к стенам города (примерно, как русские инженеры под Казанью), но от пленных и перебежчиков осаждённым удалось узнать местоположение этих галерей, заложить контрмины и уничтожить их. Одновременно с этим продолжались боевые действия и на втором фронте Ливонской войны – 4 сентября 1581 г. шведский полководец Понтус Делагарди штурмом взял Нарву, а затем Ивангород (18 сентября), Ям (28 сентября) и Копорье (14 октября). 29 октября начался четырехдневный обстрел Пскова, а 2 ноября состоялся ещё один штурм, но на этот раз интервенты даже не дошли до стен – ядра, картечь и пули псковичей нанесли им такие потери, что заставили отступить. В конце октября начались ранние заморозки, от нехватки продовольствия для людей и лошадей, болезней и задержки жалования в осаждающей армии началось дезертирство, которое усилилось ещё больше, после того как 1 декабря Баторий уехал в Польшу просить новые субсидии войну. Тем временем окрестные жители вели партизанскую войну против интервентов, а 4 января 1582 г. гарнизон города сделал вылазку (всего за время осады их было 47), чтобы захватить польский лагерь. Полностью цель вылазки достигнута не была, но то, что осажденные ставили себе такую стратегическую задачу, ясно показывает, насколько они были уверены в собственных силах.

Тем временем в конце декабря в небольшой деревушке Яме Запольском при посредничестве папского представителя Антонио Поссевино начались русско-польские переговоры, где на фоне активных действий шведских войск в Ливонии героическая оборона Пскова, приковавшего к себе сводные силы всей Восточной Европы, была одним из немногих козырей русской делегации. В итоге, по условиям подписанного 5 января 1582 г. Ям-Зампольского перемирия, Россия отдавала Речи Посполитой все территориальные приобретения в Ливонии, получая взамен Великие Луки и другие русские земли, занятые армией Батория, а по итогам двух Плюсских перемирий со Швецией наша страна теряла Нарву и русские города Ям, Копорье и Ивангород, сохранив за собой лишь небольшой выход к побережью Балтийского моря с устьем Невы.

Вот с таким отрицательным результатом закончилась для нашей страны Ливонская война. Впрочем, ничего особо постыдного в этом нет – в ту эпоху было немало случаев, когда могучие государства вели очень длительные войны, не получая в итоге ничего или теряя часть своего довоенного влияния, как это было с Францией по итогам Итальянских войн (1494-1588) или с империей Габсбургов в результате Тридцатилетней войны (1618-1648). Тем не менее, выводы из этой войны – первой войны нашей страны против объединенных сил Запада – сделать надо, тем более что граница России на северо-западе проходит примерно так же, как и при Иване Грозном, а за ней начинаются земли тех же стран, с которыми он воевал – Эстония и Латвия на месте Ливонского ордена, Литва, а за ними – Польша, все они являются новыми и очень буйными членами антироссийского блока НАТО и любят нас там сейчас не больше, чем читатели «летучих листков» четыре с лишним века назад... Итак, для успешного ведения войны глава государства прежде всего должен навести порядок в собственной стране – чтобы высшие чиновники и военачальники не перебегали в ходе войны к противнику, а до начала войны не обучали детей, не владели недвижимостью и вкладами на территории вероятного противника. Самый простой способ – «зачистить» таких людей до начала войны, более сложный но и более эффективный – создать условия при которых такие люди перестают появляться. Во-вторых, никогда не надо верить противнику, какие бы гарантии тот не давал: как мы помним, послы Ордена обещали не воевать во время перемирия, а века спустя их потомки пообещают не расширять НАТО на восток, но эти (и не только эти) обещания были нарушены очень скоро после того, как прозвучали. В-третьих, защита Родины – дело общенациональное, поэтому нужна армия сформированная на основе всеобщей воинской провинции, а не набранная за деньги из тех, кто не нашел себе другого занятия (ведь как гласила старая китайская поговорка о таких армиях, «из хорошего железа не делают гвоздей, а хороший человек не идёт в солдаты»), ведь наёмник в любой момент может решить, что опасность на фронте не соответствует его зарплате, и уводиться явочным порядком, как это сделала иракская Республиканская гвардия в 2003 г. накануне штурма Багдада. В-четвертых, массовой армии необходимо эффективное и надёжное оружие. У Ивана Грозного оно имелось в полной мере, от самого простого оружия до самого высокотехнологичного, причем на уровне самых высоких европейских стандартов того времени, а вот в современной России 80% стратегических ракетных комплексов несут боевое дежурство с продленными сроками эксплуатации, в 2,5-3 раза превышающими гарантийные, а вдобавок руководство министерства обороны решило отказаться и от автомата Калашникова – действительно, к чему это «наследие кровавого сталинизма», ведь немногочисленную наёмную армию можно вооружить закупленными за рубежом штурмовыми винтовками, которые наше руководство видело в голливудских фильмах: это ведь так по-западному, почти на одном уровне с новый iPhon'ом.

Таким образом, ни один из добытых кровью уроков Ливонской войны в современной России не выполнен. Зато у нас есть и сто сортов колбасы в любом крупном магазине, и свободные выборы из двух и более кандидатов – несомненные признаки того, что Россия поднимается с колен, правда совершенно бесполезные в грядущей войне.

Список источников и литературы:

1. Алексеев Ю.А. Все мы готовы умереть за свою веру: Псковская оборона 1581-1582 гг. // Военно-исторический журнал, 1998, №2

2. Артиллерия – М., Военное Издательство Министерства Обороны Союза ССР, 1953

3. Виппер Р. Ю. Иван Грозный. – М.-Л., Издательство Академии Наук СССР, 1944

4. Гейденштейн Р. Записки о Московской войне (1578-1582) – СПб, Типография министерства внутренних дел, 1889

5. Иволгин А.И. Минно-подрывные средства, их развитие и применение – М., Военное издательство министерства вооруженных сил Союза ССР, 1949

6. Зимин А.А. В канун грозных потрясений: Предпосылки первой крестьянской войны в России – М., «Мысль», 1986

7. Книга Полоцкого похода 1563 г. (Исследование и текст) – СПб., 2004

8. Королюк В.Д. Ливонская война – М., Издательство Академии наук СССР, 1954

9. Коротков И.А. Иван Грозный. Военная деятельность. – М., Военное издательство военного министерства Союза ССР, 1952

10. Ласковский О. Материалы для истории инженернаго искусства в России. Ч. 1 – СПб, 1858

11. Лобин А.Н. Артиллерия в царствование Ивана Грозного. // «В кратких словесах многой разум замыкающе...»: Сборник научных трудов в честь 75-летия профессора Р.Г. Скрынникова. – СПб., (Труды кафедры истории России с древнейших времен до начала XX века Исторического факультета СПбГУ. Т. II)

12. Немировский Е.Л. Андрей Чохов. – М., «Наука», 1982

13. Немировский Е.Л. Иван Федоров – М., «Наука», 1985

14. Новодворский В. Борьба за Ливонию между Москвою и Речью Посполитою (1570-1582) – СПб, типография И.Н. Скороходова, 1904

15. «Око всей великой России». Об истории русской дипломатической службы XVI- XVII веков. – М., Международные отношения, 1989

16. Пенской В. Великая огнестрельная революция. – М., «Эксмо», 2010

17. Прочко И.С. История развития артиллерии. С древнейших времен и до конца XIX века – СПб, «Полигон», 1994

18. Разин Е. А. История военного искусства. Т.2 – СПб, «Полигон», 1999.

19. Русская артиллерия от Московской Руси до наших дней. – М., «Вече», 2006

20. Сказания князя Курбскаго. – СПб, типография Императорской академии наук, 1868

21. Смирнов И.И. Иван Грозный – Л., ОГИЗ Госполитиздат, 1944

22. Фроянов И.Я. Грозная опричнина – М., «Эксмо», «Алгоритм», 2009

23. Шокарев Ю. Артиллерия. – М., АСТ, «Астрель», 2001

24. Эрланже Ф. Генрих III – СПб, «Евразия», 2002

25. Ярхо В. Датский адмирал русских пиратов // «Наука и жизнь», 2003, № 12